Робер Гайяр - Мари Антильская. Книга вторая

Он кинул взгляд на Мари, будто пытаясь угадать, не те ли же самые мысли тревожили в тот момент и его молодую жену, однако та уставилась в землю, не сводя глаз с ног своей кобылы, лицо ее казалось совершенно непроницаемым.

Жака охватило какое-то необъяснимое смятение, явно дурное предчувствие. Родилось такое ощущение, что здесь вот-вот произойдут непредвиденные и совершенно неожиданные события.

И он так разволновался, что невольно резко натянул поводья, пытаясь снова остановить свою лошадь.

— В чем дело? — поинтересовалась Мари. — Что случилось? Что-нибудь не так, вам нехорошо?

Жак поднял голову. Взгляд его скользнул по тому месту в прибрежных скалах, где дорога круто спускалась к морю.

Он увидел группу всадников. Лошади скакали так быстро, что их окутывало густое облако пыли. В любой другой момент он бы наверняка подумал о торжественной встрече — может, чуть запоздалой, но все равно о неизбежной дани уважения со стороны подданных, обитателей здешних краев, однако на сей раз, сам не зная почему, он лишь насторожился, почувствовав, что тревога его еще более усилилась.

— Друг мой, — внезапно изменившимся голосом обратился он к Мари, — поверьте, сейчас нам с вами лучше всего пришпорить коней и как можно скорее добраться до казарм ополчения…

Мари бросила на него изумленный взгляд. И увидела лицо, искаженное тревогой. Может быть, он просто утомлен? Или его снова мучают боли?

— Но как же ваша нога, Жак! — воскликнула она. — Разве вы в состоянии нестись галопом?

У него не хватило времени ответить, ибо он уже пустил коня во весь опор и помчался вперед. Ограничившись лишь жестом, который должен был без слов дать понять жене: «За мной!»

Превосходная наездница, она тут же подстегнула лошадь и быстро нагнала мужа.

Копыта их лошадей гулко цокали по каменистой дороге, а сзади до них доносился в сотню раз более сильный шум, поднимаемый группой всадников, которые спускались с холма. По счастливой случайности Мари с Жаком заметили их прежде, чем те спустились к берегу моря. Дюпарке слегка развернулся в седле и бросил спутнице:

— Скачите за мной и не тревожьтесь ни о чем!..

Он и сам толком не понимал, почему ведет себя таким манером. Мари было подумала, что он просто хочет избежать чересчур торжественных приветствий своих друзей, не желая показываться им в столь прискорбном виде, который явно говорил не в его пользу. И охотно прощала ему это своего рода кокетство, тем более, возможно, и сама, спроси он ее совета, посоветовала бы ему поступить точно так же.

Однако из чувства противоречия, такова уж женская натура, едва поравнявшись с ним, она все же не преминула заметить:

— Вы могли бы, по крайней мере, поздороваться с людьми, которые явно проделали немалый путь, чтобы увидеться с вами… Поверьте, это утомило бы вас ничуть не больше, чем эта скачка, из-за которой вы рискуете потревожить вашу рану…

В ответ он лишь вконец усталым голосом бросил:

— Вперед, Мари… Прошу вас, вперед… Я все объясню вам потом…

В Карбе уже услыхали стук копыт приближающихся всадников. Отряд ополченцев во главе с капитаном Летибудуа де Лавалле, одетым по такому торжественному случаю с большой пышностью, был выстроен прямо перед отведенными им казармами. Под ослепительным солнцем цвета мундиров обретали какую-то особую яркость, придавая всему зрелищу облик радостного сельского праздника.

Справа от ополченцев, в своих серых сутанах, выстроились отцы-иезуиты Боннетен и Равело в окружении монахов, а также местный весовщик и представитель Суверенного совета.

Жаку достаточно было одного беглого взгляда, чтобы узнать всех в лицо. Он пришпорил коня и подъехал ближе с веселым ощущением человека, только что избежавшего смертельной угрозы и теперь наконец оказавшегося в безопасности, среди своих.

Он натянул поводья, остановил коня в нескольких шагах от Летибудуа и широким жестом приветствовал капитана. Мари подскакала вслед за ним.

В полном ошеломлении Жак заметил, что взгляды всей этой местной знати и солдат прикованы отнюдь не к нему, а к приближавшимся у него за спиной всадникам. Он резко повернул коня и оглянулся назад.

Колонисты только что спустились с холма и неслись во весь опор, они были вооружены мушкетами Желена или Браши. И дула их так и сверкали на солнце. Во главе отряда мчался человек на редкость тщедушного сложения и маленького роста, однако, судя по всему, отличный наездник, ибо правил своим конем с поистине поразительной ловкостью.

Жак подумал, что предчувствия его не обманули: эти люди скакали за ним вовсе не затем, чтобы воздать ему почести. Нет, на него явно собирались напасть. Он почувствовал себя безоружным, слабым, словно вдруг сразу постарел на много лет. Он знал, что ни за что не смог бы справиться с этими вооруженными, оголтелыми, словно сорвавшимися с цепи людьми. Одновременно в душе его поднялась какая-то дикая злость на этих изменников и на себя самого, неспособного поставить на место зарвавшихся негодяев.

Он пожалел, что переоценил свои силы, понукая коня и заставляя его скакать во весь опор, — тряска изрядно разбередила рану, и теперь он чувствовал, как по ноге струей стекает кровь.

В этот момент недомерок, который, судя по всему, был у этих мятежников за главаря, уже подъехал на расстояние не больше десятка саженей от него и так резко остановил лошадь, что поднятое копытами облако пыли на мгновенье полностью окутало обоих.

— Вы генерал Дюпарке? — крикнул тощий карлик. — Позвольте представиться. Вы ведь пока что меня не знаете. Бурле! Да-да, я Бурле, и колонисты поручили мне передать вам их требования.

— Разве вы плантатор? — поинтересовался Жак.

Бурле нагло ухмыльнулся.

— А что, надо непременно быть плантатором, чтобы обратиться к генералу Дюпарке?

В руках, тощих, словно палочки высохшего тростника, он крутил длинное ружье Браши, вроде тех, какими пользуются флибустьеры и «коптильщики». Потом перекинул его с руки на руку и пристроил к головке передней луки своего седла. Это было оружие с несоразмерно огромным дулом и прикладом толщиною с добрый окорок, длиною раза в два побольше, чем рост коротышки!

— Вы неудачно выбрали день, — спокойно и твердо ответил Дюпарке, — нынче я не расположен выслушивать никаких требований. Кроме того, нет никакой нужды являться ко мне вооруженными до зубов. Я ничем не угрожаю порядочным людям. Даже имею привычку обходиться с ними со всей любезностью, и вообще нет Ничего в жизни, что я ценил бы более, чем хорошие манеры и вежливое обхождение.

— А мне плевать, генерал, что вы цените, а что вам не по вкусу, — вконец распоясавшись, нагло ответил Бурле. — Люди, что стоят у меня за спиной, — добрые колонисты, и у них нет лишнего времени, чтобы ездить к вам в форт или в этот ваш Замок На Горе. Они желают сказать вам пару слов сейчас, и раз уж им посчастливилось встретить вас на своем пути, надеюсь, у вас хватит милосердия не огорчать их отказом.