Дебра Кент - Дневник В. Счастье после всего?

— Вэлери, вам придется оставить при себе всю эту возвышенную этику, — отрезал Омар. — Можете не сомневаться, Роджер со своим юристом ни перед чем не остановятся, чтобы заполучить Пита и свои деньги. Поговорим на следующей неделе.

Гудки.

На сегодня все.

В.

Позвонил Майкл — сообщить, что у него умерла мама. Хотя она довольно долго болела, смерть была внезапной. По крайней мере, никто не ожидал, что все случится этой ночью.

— Она хотя бы умерла во сне, — сказала я, надеясь утешить его.

— Но я не смог попрощаться.

Мы с мамой заехали к ним с цветами и тортом. Его родители (то есть теперь только отец) жили в высоком опрятном загородном домике с голубыми ставнями и яркими птичьими домиками на газоне. Едва переступив порог, я заметила, как какая-то женщина юркнула в кухню — клянусь, это была Диана. Хлопнула дверь черного хода.

— Кто это? — спросила я Майкла.

— Кто — кто?

Он взял у меня из рук цветы и торт. Вид у него был усталый, но все равно потрясающий — темно-синяя рубашка со сливочно-желтым галстуком.

— Кто только что выбежал в заднюю дверь?

— Не знаю. — Он невозмутимо смотрел на меня. — Наверное, кто-то из соседей. Они все утро приходят.

— Это точно не Диана Пиерс?

Он вдохнул воздуха, словно собрался что-то сказать, но, кажется, передумал и пожал плечами. Я пошла в ванную и позвонила Диане по сотовому. Наткнулась на автоответчик. «Это я и мой автоответчик, — промурлыкал ее голос. — Вы знаете, что делать». Я повесила трубку.

Вернувшись в гостиную, увидела мужчину — копия Майкла, только старше, чуть пониже ростом. Такие же густые волосы и мягкие синие глаза.

— Папа, это Вэлери Райан. Вэл, это мой папа, Бад.

Я протянула руку, но оказалась в сердечных медвежьих объятиях.

— Значит, это Вэлери Райан. — Бад окинул меня оценивающим взглядом. — Ты говорил, что она хорошенькая, но это неправда. Она красавица. — Он снова обнял меня. Шумный и непринужденный, не то что Майкл. — Спасибо, что заехали.

— Не за что, мистер Авила. Это самое малое, что мы можем для вас сделать.

— Пожалуйста, зови меня Бад. А еще лучше — папка.

Я покраснела до ушей. Майкл тоже.

— Папа, пожалуйста!

Представила маму.

— О, теперь я понимаю, откуда у тебя такая внешность! — Бад элегантно наклонился поцеловать маме руку.

Жест был немного неудобным — у человека только что умерла жена, в конце концов! Скорее всего, это следствие подъема, которым обычно сопровождается смерть долго и тяжело болевшего человека.

Мама с Бадом ушли болтать на кухню, а я потащила Майкла подальше в коридор. Я ни минуты не сомневалась, что видела Диану. Я твердо решила раз и навсегда выяснить, знаком ли он с ней. И откуда он ее знает.

— Майкл, давай начистоту, — начала я. Но он, кажется, был уже готов к этому.

— Ладно, Вэл. Я знаю Диану, мы с ней уже давно знакомы. — Он говорил ровно, хотя лицо омрачала какая-то глубокая грусть. Я ни за что не догадалась бы, что он собирается сказать, но понимала — это навсегда изменит наши отношения.

Быстро перебрала все возможные варианты. Ни один из них не подходил на сто процентов.

1. Они познакомились на собрании «Анонимных алкоголиков».

2. Он ее арестовал за вождение в нетрезвом состоянии, кражу из магазина, подделку документов.

3. Они были раньше женаты.

4. Они родственники.

5. Они любовники.

— Может быть, мы поговорим в другом месте? — предложил Майкл.

Идя за ним по лестнице, я смотрела на перекатывающиеся мускулы и думала, суждено ли мне когда-нибудь узнать это тело, увидеть его без одежды, провести рукой по стройным и чистым линиям. Прикоснуться губами к груди, поцеловать веки — одно, потом другое.

В конце коридора была маленькая спальня со старой мебелью, такую вроде и людям не покажешь, и выбросить жалко. Стульчик, обитый горчично-желтой тканью, с продавленным, как суфле, сиденьем. Столик темного дерева, бежевый резной комод. Рассохшийся книжный шкаф, в нем пыльные археологические находки, пластмассовая ракета с Всемирной выставки 1964 года, книги типа «Безволосой обезьяны» Десмонда Морриса и полный набор пластмассовых фигурок «Битлз» с качающимися головами. Единственным сиденьем, кроме стульчика, была кушетка, накрытая шерстяным пледом. От него пахло нафталином. Я предпочла продавленное суфле стульчика, а Майкл неловко уселся на край кушетки. Сложил перед собой широкие ладони и поднес к губам, словно в молитве.

— Мы с Дианой вращались, так сказать, в одних кругах. — Он залился густым румянцем и мгновенно взмок. Тяжело было смотреть, как он борется со словами.

— Каких кругах? — спросила я, хотя была уверена, что речь идет об «Анонимных алкоголиках».

Майкл неловко поерзал и ослабил галстук.

— В «голубых» кругах, Вэлери. — Он внимательно наблюдал за моей реакцией.

Что я могла сказать? Я всегда сомневалась, что нормальный мужчина способен составить роскошное сочетание сливочного галстука и темно-синей рубашки.

— Значит, ты гей, да?

В комнате, казалось, стало душно. Майкл тяжело вздохнул.

— Я никогда не занимался сексом с мужчинами. Правда, и с женщинами тоже — со времен старших классов, когда это был способ что-то доказать себе, друзьям и девушкам. Родители у меня верующие, церковь однозначно запрещает гомосексуализм. Я решил, что не могу стать геем. Просто взял и отложил эту проблему целиком в долгий ящик. По-моему, гомосексуализм — это выбор, и я отказываюсь его сделать. Мой пустоголовый братец принес родителям достаточно горя. Я захотел стать обычным человеком. Захотел семью, дом и кота. Нормальной американской жизни.

«Дом и кота»? Золотистого ретривера — это я еще могу представить. Черного лабрадора, ирландского сеттера, немецкую овчарку. Даже джек-рассел-терьера. Но кота? Мне было нечего сказать. Оставалось ждать продолжения.

— Дело в том, что ко мне всегда липли геи. Видели во мне нечто такое, что я сам отказывался признавать. Несколько лет назад один полицейский пригласил меня на вечеринку. Я не знал, что эта вечеринка «голубая». Или знал, но не хотел себе в этом признаваться. Можно было сказать, что меня втянули туда против воли. Там я познакомился с Дианой. Тогда она была Диана Пиерс, еще до того, как взяла девичью фамилию матери. Мы поддерживали отношения, в основном переписывались по электронной почте. Она знала, что я колеблюсь, и поддерживала меня. Она была одной из немногих, с кем я мог говорить на эту тему.

— А сейчас ты на каком этапе? — спросила я, хотя ответ уже не имел значения.

В душе что-то погасло и улетучилось. Словно кто-то открыл краник: я почти физически ощущала, как мой чувственный интерес к Майклу вытекает из тела сквозь ступни. Он вдруг стал для меня не будущим любовником, а просто дорогим другом. Большим и красивым другом, с которым мы никогда не будем делить постель. Не было ни злости, ни смущения, ни чувства, что меня предали. Никаких эмоций, которые обычно сваливаются на женщин после признания их мужей в своей истинной ориентации после двадцати пяти лет брачного стажа. Мне даже стало в чем-то легче — поняла наконец, почему он не делал никаких движений и что моя толстая попа тут ни при чем. Будь у меня хоть фигура Кэтрин Зета-Джонс, какая разница. Майкл Авила — гей. Казалось, он — мечта о романе с ним — уходит, как вода сквозь пальцы.