Фред Стюарт - Титан

Они подошли к двери. Ник постучался. На часах было точно девять утра. Дверь открыл пожилой мужчина в берете. На нем было сразу два свитера, во рту покачивалась сигарета.

— Здравствуйте, — буркнул он по-французски, отступая на шаг назад. — Мадам ждет вас.

Он проводил их по тесному коридору служебного крыла клуба. Еще в начале 1938 года здесь были три квартиры. Диана обновила и перестроила их. Клуб открылся в год смерти Мустафы Кемаля. Они дошли до двери с приколотой к ней крохотной серебристой звездочкой и табличкой со словами: «Мадемуазель Дюкас». Старик постучался.

— Входите, — раздался женский голос.

Он открыл дверь, и они вошли в небольшую костюмерную. Лора и Диана сидели в шезлонгах. На Диане, как всегда, было длинное до пят платье, несмотря на утро. Лора же была одета со всем оккупационным шиком: белая блузка с ватными плечами, узкая черная юбка, не скрывавшая восхитительных длинных ног, и пара черных туфель с черного рынка. Костюмерная была вычурно оформлена. В углу на стене были развешаны французские и американские киноафиши. Но взгляды вошедших были прикованы к Лоре. Нику на его веку достаточно доводилось видеть сексуальных блондинок, но эта была, пожалуй, всех сексуальнее. Теперь-то он прекрасно понял генерала фон Штольца.

— Это Лора, — сказала Диана, едва старик ушел. — Ник, как у тебя с французским?

— Посредственно, — ответил он по-французски.

— И то хорошо. Лора английского вообще не знает. — Она перешла на французский: — Расскажи им, милая, о своих выходных.

Лора закурила. Было видно, что она нервничает.

— На прошлые выходные, — начала она, — мой немчик… то есть генерал фон Штольц… взял меня с собой в Бретань. Мы приехали в городок на северном побережье, который называется Трегастель, и остановились в замке банкира виконта де Люшер. О, это роскошный домик! Виконт является приятелем многих нацистских шишек. Немчик должен был посетить то место, где нацисты получают «тяжелую воду». Это в нескольких милях от замка виконта, прямо на побережье. Производство налажено в старой крепости то ли XV, то ли XVI века. Я в этом не очень разбираюсь.

— Как называется крепость? — спросил Рене.

— Крепость Де-Морле. Немчик укатил после завтрака, а вернулся только в половине шестого вечера. Пока был трезвый, напускал на себя секретный вид, но потом, как всегда, напился и разболтал, что нацисты собираются переводить все производство на следующей неделе в Германию.

Рене встревожился:

— Зачем?

— Я думаю, они боятся вторжения союзников во Францию.

— Да, времени у нас в обрез, — обеспокоенно сказал Ги.

— Теперь место точно известно, — сказал Поль. — Надо связаться с Лондоном, и англичане отбомбятся по крепости.

— Слишком рискованно, — ответила Лора. — Немчик говорил, что у них на западном побережье Франции вокруг крепости сконцентрированы очень мощные средства ПВО. Я, конечно, мало что понимаю в этом, но, похоже, они очень высоко ценят эту «тяжелую воду».

Она погасила окурок. Наступила тишина, которую прервал Ник.

— У меня есть план, — спокойно сказал он.

Фридрих фон Штольц, если честно, не любил подписывать приговоры. Просто это, к несчастью, входило в его обязанности. Отчасти он и напивался для того, чтобы позабыть о подписанных им списках, по которым в течение нескольких часов людей ставили к стенке в лагере Форт-де-Винсенн, связывали, закрывали лица черными повязками и отдавали в распоряжение лейтенанта Вернера Герцера. Вино вымывало все это из головы, изгоняло призраки загубленных людей. Фон Штольц был зверь, но даже таких зверей преследуют кошмары. К сожалению, с каждым днем нужно было выпивать все больше, чтобы забыться.

Спустя два дня после встречи Ника, Репе, Поля и Ги с Лорой и Дианой в «Семирамиде», Штольц сидел за своим постоянным столиком в клубе, пил свое любимое «Ля Таш» и наслаждался песней «Веспа в Берлине», которой его ненаглядная Лора открывала новую программу.

На ней было облегающее белое платье из атласа с тонкими тесемками через голые плечи. На заднем плане маршировали полуобнаженные шоу-герлз, помахивая над головами искусственными веточками яблони и вишни. Декорации изображали увитую цветами свастику, над которой порхали две райские птички. Даже сами германские офицеры подсмеивались над такой идиотской идиллией.

Но полупьяный фон Штольц во все глаза смотрел на свою Лору и едва не рыдал. Он вспоминал свою берлинскую юность, которая была чертовски романтична.

Штольц неистово аплодировал и, вытирая влажные глаза, заказал еще бутылку «Ля Таш».

— Боже, как мне понравилось! — орал он спустя полтора часа, рухнув спиной на диван. Они уже приехали к Лоре на пляс Вендом. — Особенно первая песня! «Мы поцелуемся в Тиргартене, — промычал он пьяным голосом, — весной в Берлине…» Ах, куколка, не знаю, что бы я отдал за то, чтобы поцеловать тебя в Тиргартене! Берлин, Берлин, как мне тебя не хватает!..

Лора наполнила его стакан.

— Вполне может так случиться, что негде будет целоваться. Не будет никакого Тиргартена, — сказала она. — И Берлина тоже.

Штольц только отмахнулся.

— Да, они могут бомбить Берлин. Но им его не уничтожить! А после войны фюрер отстроит этот красивый город заново. Там будут широкие проспекты. Даже шире, чем Елисейские поля! Вот увидишь. Обстановка сейчас тяжелая, но фюрер — гений! Союзники скоро устанут. Наступит затишье. Все образуется. Фюрер… — Глаза у него уже слипались, — гений…

Она пристально смотрела на него, держа наготове стакан и бутылку.

— Милый… — прошептала она. Она замерла, прислушиваясь к его тяжелому дыханию. Сегодня в «Максиме» он позволил себе на полбутылки больше обычного, так что нечего было удивляться тому, что он отрубился так быстро.

Не спуская с него глаз, она осторожно поставила бутылку и стакан на стол. Штольц стал похрапывать. Она подошла к нему и расстегнула на груди китель, под которым забелела рубашка. Еще с минуту она ждала, пока он окончательно заснет. Затем Лора на цыпочках прошла в спальню и открыла дверь.

В спальне была Диана в длинной норковой шубе и норковой шляпке. Лора кивнула ей. Диана подошла к шкафу и открыла створки. Оттуда вышел Рене Рено. На нем были кожаная куртка и такая же фуражка. Диана кивнула в сторону Лоры.

— Он спит, — шепнула та.

Впрочем, можно было этого и не говорить: храп Штольца разносился по всей квартире.

Все трое вышли в гостиную. Рене достал из кармана куртки револьвер и навернул на его дуло глушитель. Женщины завороженно смотрели на него. Рене подошел к дивану, на котором храпел Штольц, и прицелился генералу в сердце. Между кончиком глушителя и сорочкой Штольца было не более дюйма.