Фред Стюарт - Титан

— Возможно, я открою там свой филиал, — заметила Диана.

Ататюрк рассмеялся.

— Если вы серьезно, — заговорил барон фон Грейм, — то я с великим удовольствием познакомил бы вас с нужными людьми. Уверен, что фельдмаршал Геринг будет счастлив иметь что-либо подобное в Берлине!

Она внимательно посмотрела на этого жирного, с красным лицом германского дипломата.

— Возможно, серьезно, — негромко сказала Диана.

Эдвине давно уже было за тридцать, она была неугомонна и одновременно скучала. В то жаркое лето 1934 года многие женщины отдали бы все, чтобы быть Эдвиной Флеминг. И хотя ее кинокарьера уже закончилась, она продолжала оставаться кинозвездой, знаменитой, красивой и богатой. Она одевалась у Вайонета, Чиапарелли и Молино, имела дома в Гринвич-виллидж и в Беверли-хиллз, двенадцатикомнатную квартиру на Парк-авеню, в ее распоряжении находился гараж с шестью автомобилями, она могла купаться в драгоценностях и мехах, ее окружали красивые дети и любящий муж.

Однако стиль ее прошлой жизни — бесконечные покупки, приемы, неугомонное веселье и забавы — стал уже надоедать. Она восхищалась тогдашней «первой леди» Элеонорой Рузвельт, которая искренне озаботилась проблемой бедных. Эдвина и сама тратила деньги и время на «дельные» благотворительные проекты, но все равно ее нельзя было назвать социально активной. Она хотела посвятить свою жизнь чему-то более важному, чем наряды и меха. Помощь в организации бесплатных столовых для нуждающихся? Но это лицемерие! Вот если бы она захотела добровольно расстаться со всем своим богатством… Но она не хотела. Эдвина считала, что больше всего ей подошла бы роль Норы из «Кукольного дома» Ибсена. Более полувека назад в этой пьесе Нора ушла от мужа. Но этот ее вызов, вне зависимости от того, насколько жарко обсуждался он театралами, похоже, мало отразился на незыблемости института брака. Эдвина не хотела уходить от Ника и тем более бросать детей. Но идея «вызова» Нику привлекала ее так же сильно, как и ее ночные купания обнаженной в бассейне Тракс-холла в 1917 году.

Впереди маячил тридцать восьмой в ее жизни день рождения, и в этом возрасте Эдвине захотелось наконец «взбрыкнуть». Только вот каким образом? Пока она этого не знала.

Эдвина занималась составлением меню для приема, назначенного на следующую субботу по случаю 4 Июля [13] День провозглашения независимости США. , когда раздался звонок в дверь. Спустя минуту к ней вошел их английский слуга Шерман.

— Это мистер Хилл, мадам, — сказал он. — Мистер Флеминг послал его за какими-то бумагами.

— Кто это, мистер Хилл?

— Он работает у вашего мужа.

— А…

Она встала из-за стола и прошла в холл. Там она увидела молодого человека в сером костюме, который восхищенно оглядывался по сторонам. Когда он повернулся к Эдвине лицом… она чуть не вскрикнула.

— Что-то случилось? — спросил он.

— Нет, простите… О, простите меня, это просто… — Она провела рукой по волосам, пытаясь унять свое волнение. В ушах звенело. — Мне на какую-то секунду показалось, что вы — тот человек, которого я однажды видела. Вы сильно на него похожи. Я даже испугалась.

Молодой человек улыбнулся:

— Надеюсь, я похож на человека, который вам нравился?

— Он был моих женихом. Англичанин. Лорд Роксэйвидж. Его убили на войне.

Улыбка на губах молодого человека поблекла.

— О, простите.

Она снова вгляделась в его лицо. Сходство было просто удивительное! На какую-то минуту на нее нахлынули воспоминания, но она их тут же отогнала.

— Я миссис Флеминг. Вы работаете на моего мужа?

— Да. Меня зовут Честер Хилл, я являюсь одним из его вице-президентов. Разве он никогда не упоминал моего имени?

— Нет, но это вполне нормально, так как я не вмешиваюсь в дела мужа. По крайней мере, в его военные дела. Мне этот бизнес не по душе.

Его лицо удивленно вытянулось.

— Не по душе? Но ведь это самый замечательный вид бизнеса!

— Может быть. Для вас. Кстати, что-то вы слишком молоды для должности вице-президента.

— Наверно, но, думаю, что неплохо справляюсь с ней.

— А чем вы занимаетесь?

— Я проектирую образцы того оружия, которое вам не по душе. Поэтому, собственно, и зашел. Мистер Флеминг оставил дома кое-какие чертежи, которые я дал ему вчера. Они очень важны, поэтому он и послал меня за ними. Они лежат в сейфе. Он сказал, что вам известна комбинация цифр, открывающая замок.

— Да, она мне известна. Но поскольку я вас совсем не знаю, мне придется сначала связаться с мужем. Почему бы не допустить, что вы являетесь шпионом, подосланным конкурирующей фирмой, а?

Хилл рассмеялся:

— Скажите лучше: вражеский агент.

Раздался телефонный звонок. Хилл кивнул в ту сторону и сказал:

— Это, должно быть, сам мистер Флеминг. Он собирался предупредить вас. Ну что, хороший из меня получился шпион?

Она еще раз оглядела его. Он был выше шести футов, темноволосый, стройный и одновременно крепкий, что всегда ей нравилось в мужчинах.

— Не знаю, какой вы шпион, но с такой смазливой мордашкой вы могли бы сниматься в кино, если бы другой работы не нашлось.

— Кстати, вы сами ведь были киноактрисой, не так ли? Еще до звуковых фильмов…

— О, я снималась и со звуком.

— Точно, вспомнил! «Дело на Мадагаскаре»! Дрянь-вещица.

— Спасибо за комплимент, мистер Хилл, — сказала она, тут же охладев к нему.

— О Боже, я обидел вас!

— И еще как. Что, Шерман?

— Это мистер Флеминг, мадам.

— Прошу прощения, мистер Хилл.

Она вышла из холла. Честер Хилл потер щеку и задумался. «Ты осел! Обидеть жену босса! Хороший задел для дальнейшего продвижения по службе. А она холодна… и красива. Интересно, надо извиняться? Нет, лучше больше не возвращаться к этому. Похоже, кино — ее любимая мозоль».

Спустя минут пять Эдвина вернулась в холл, но уже с конвертом в руках.

— Вам, кажется, это нужно?

Она протянула ему конверт. Хилл вытащил чертежи, глянул на них мельком и положил обратно.

— Да. Это новая пушка. Мы сейчас как раз работаем над ней. Надеемся, что от армии поступит солидный заказ.

— Мистер Хилл, — сказала она, — вы были правы насчет «Дела на Мадагаскаре». Это была действительно дрянь-вещица.

Они переглянулись. Она рассмеялась:

— Просто меня всегда коробит, когда кто-либо слишком прямо выражается относительно моей карьеры в кино. У меня ведь были и хорошие фильмы. Правда, давно.

— Почему вы бросили кино?

— Гордость, наверно. Когда побываешь на самой вершине, как-то ужасно неприятно сознавать, что начинаешь сползать вниз по скользкой доске, как сказал бы Дизраэли. Словом, не обижайтесь на мою холодность минуту назад.

Наступила неловкая пауза. Они смотрели друг на друга.