Фред Стюарт - Титан

— Летнее вино!

После этого все четверо заржали.

Они ввалились в камеру и разомкнули его наручники. Ник почти не знал по-немецки, но сумел крикнуть:

— Я американец! Вы меня понимаете?! Американец!!!

Прыщавый сказал:

— Ты американский жид!

И они снова заржали. Ему грубо сковали руки за спиной. Два ближайших немца схватили Ника под локти, выволокли из камеры в коридор и потащили вперед мимо безликих стальных дверей справа и слева. Остановились в конце коридора перед решеткой. Один из них отпер ее своим ключом. Его потащили по коридору дальше. Потом они поднялись на этаж выше и в очередном коридоре остановились перед стальной дверью, на которой было выведено зловеще слово «Fragenzimmer» [15] Комната допросов (нем.). . Они открыли дверь и втолкнули Ника в выбеленную комнату площадью примерно в двадцать квадратных футов с большим зарешеченным окном из узорчатого стекла. С потолка свисали четыре лампочки в зеленых абажурах. Вдоль стен тянулись железные стулья. Раковина в углу. В середине комнаты стоял стальной операционный стол с кожаными ремнями для того, чтобы привязывать руки и ноги. Ника стали толкать к этому столу. Охваченный ужасом, он попытался стряхнуть с себя немцев. Тогда один из них нанес ему несколько крепких ударов в плечи и грудь. Ник прекратил сопротивление. Это было бесполезно.

Его расковали, заставили лечь спиной на стол и стянули ремнями конечности. Прыщавый подошел к медицинскому шкафчику, выдвинул один из ящиков и достал оттуда кожаную затычку. Вернувшись к Нику, он заткнул ему рот. После этого они все ушли, издевательски помахав ему руками на прощание и говоря:

— До свидания! Пока!

Стальная дверь захлопнулась, и он остался один.

Спустя минут двадцать охранник открыл дверь и в комнату вошла Дама под вуалью. Ник с ужасом смотрел на эту женщину. Охранник вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

Она подошла к столу и посмотрела на Ника сверху вниз смертельно холодным взглядом своих красивых зеленых глаз. В руках, обтянутых перчатками, она сжимала маленькую черную сумочку.

— Ты, конечно, не догадываешься, кто я такая? — спросила она по-английски.

На лбу у него выступил пот. Он отрицательно покачал головой.

— Я Диана Рамсчайлд.

Волна воспоминаний нахлынула на него. Диана? Это невозможно! С другой стороны, эти зеленые глаза… Зеленые глаза его богини, которую он любил так много лет назад…

— Я знаю, о чем ты думаешь, — продолжала она спокойно, хотя душа у нее бурлила. — Официально я считаюсь погибшей. Но я не умерла тогда в Смирне. Я была сильно обожжена… Очень сильно, как ты сам можешь видеть, но врачам удалось спасти мою жизнь, и я…

Она запнулась, будучи не в силах продолжать. Настал кульминационный момент ее мести, момент, которого она ждала много лет, ради которого только и жила… Но происходило все совсем не так, как она думала. Она не только не имела в себе желания торжествовать над унижением Ника, но начинала уже жалеть его.

А потом она увидела, что он поднял правую руку, насколько позволяли ремни, и скрестил пальцы.

Незначительный жест, любому на планете показавшийся бы бессмысленным, оказал на Диану эффект разорвавшейся бомбы! Внезапно мрачная обстановка этой комнаты сменилась тем пустующим домом на пляже пролива Лонг-Айленд, где в то волшебное лето много лет назад она впервые познала любовь в объятиях Ника. Она забыла о ненависти и вспомнила любовь. Ту первую и самую сильную.

Это нагое тело, беспомощно распятое на страшном столе палача, когда-то было предметом ее самых сильных желаний. Да, за время пребывания в Турции Диана привыкла к физическому насилию и жестокости, но теперь зрелище, представшее ее глазам в этой комнате, потрясло Диану так же, как изнасилование в тот роковой день в Смирне… Тогда из-за бесчеловечной людской жестокости чуть не прервалась ее жизнь, так неужели она действительно хочет, чтобы то же самое произошло с человеком, которого она когда-то страстно любила?

И вдруг она постигла всю глубину своего заблуждения. Всю глубину заблуждения Мустафы Кемаля. Ненависть не может быть сильнее любви. Эти скрещенные пальцы — независимо от того, как поступил с ней Ник в прошлом, — символизировали самую счастливую пору в ее жизни. Что он с ней сделал? Бросил ради другой. Чем она отплатила? Сначала наняла для него убийцу, а вот теперь помогла гестапо арестовать его. Преступление и наказание оказались чудовищно несопоставимы!

Господи, неужели она сошла с ума?!

— О Боже, Ник, — прошептала она. — Что я натворила?!

Ее охватила паника. Они выделили ей только пять минут для того, чтобы увидеть его. Для того, чтобы насладиться свершившейся местью. Затем придет капитан Шмидт, самый известный гестаповский палач. У него, как он сам выразился, — «назначено свидание». О, она знала, что они будут делать с Ником!..

— Слушай, у меня всего несколько минут… — торопливо несвязно заговорила она. — Им все известно о заговоре. Мне рассказывал сам Геринг. Зря ты стал сотрудничать с Винтерфельдтом. Нацисты ему не доверяли с самого начала. Его арестовали сразу же, как он только прибыл на прошлой неделе в Гамбург. Он здесь и ждет казни. О мой Боже, я ненавидела тебя, но не должна была так поступать с тобой! Я вытащу тебя отсюда, Ник… Я окажу все свое влияние на Ататюрка! Нацисты не будут с ним ссориться. О Господи, это все я виновата! Я хотела сделать тебе больно, потому что ты сам сделал мне больно! О, я так страдала, Ник…

Она разрыдалась, не выдержав натиска бурных чувств. Она оплакивала сейчас покалеченную любовь, впустую прожитые годы. Как же все-таки плохо она знала свое собственное сердце! Да, они и так планировали его арест, но ведь это именно она упросила Геринга устроить весь тот спектакль… Это она послала Магду Байройт в «Адлон», зная, что Ник не устоит перед ее броской красотой. Это она устроила так, что гестаповцы явились прямо в момент полового акта… Она вела себя как одержимая, но она и на самом деле была одержимой.

Диана услышала, как за ее спиной открылась дверь, и обернулась. В комнату вошли два охранника. У одного в руках был тяжелый черный чемоданчик, у другого — переносная виктрола и несколько пластинок к ней. Он поставил граммофон на медицинский шкафчик.

— Время вышло, фрейлейн, — вежливо сказал по-немецки один из охранников.

Она вновь повернулась к Нику. Того всего била дрожь от ужаса, лицо было мокрым от пота.

— Я вытащу тебя отсюда, — сказала она по-английски и вышла.

Спустя минуту после того как ушли охранники, в комнате появился человек в черной форме с эмблемой «Мертвой головы». Войдя, он закрыл за собой дверь. Подойдя к операционному столу, он снял фуражку и кинул ее на ближайший стул. Потом посмотрел на Ника. На вид ему было лет тридцать пять. Редкие белокурые волосы, очень длинное, чисто немецкое лицо с высокими скулами и маленькими близко посаженными глазами. Он напомнил Нику борзую.