Фред Стюарт - Титан

— Меня зовут капитан Шмидт, — сказал он на превосходном английском с британским произношением. — Вам вменяется в вину совершение тяжкого преступления: содействие в подготовке мятежа против рейха.

Он стал стягивать с рук перчатки. Ник подивился этим характерным движениям, которые палача Шмидта делали похожим на зубного врача. Шмидт положил перчатки на шкафчик рядом с виктролой, затем вернулся к Нику и вытащил кляп у него изо рта.

Ник, который еще не до конца оправился от шока после встречи с Дианой, все не понимал, что, несмотря на ее участие в его аресте, она олицетворяет собой самый надежный шанс на спасение. Впрочем, он и сам решил защищаться по мере возможности.

— Господин капитан, — сказал он как можно более спокойно. — Я являюсь американским бизнесменом с действительным паспортом. Я настаиваю на встрече с нашим послом.

Шмидт удивленно покосился на Ника.

— Друг мой, вы не в том положении, чтобы на чем-либо настаивать. Вы заключенный.

— Но я ничего не совершал! — крикнул Ник, давая волю долго сдерживаемому гневу.

Шмидт ударил Ника кулаком в солнечное сплетение, да так сильно, что того чуть не вырвало.

— Не смей орать! — взвизгнул Шмидт. — Я научу тебя вежливости! Будешь подавать голос, когда тебе прикажут, понял? Ты понял меня, жидовское дерьмо?! — С этими словами он так сильно сжал мошонку Ника, что тот взвыл от боли. После этого Шмидт отпустил Ника и заговорил уже нормально: — Нам с самого начала было известно, что граф фон Винтерфельдт является подонком и изменником, но до поры мы держали его на длинном поводке, чтобы он вывел нас на остальных. Нам известно, что он навещал вас в вашем доме в Америке. Нам известно, что вы прибыли в Берлин для того, чтобы устроить продажу ему партии вашего товара. Вопрос в том, мой друг, согласитесь ли вы с нами сотрудничать? Если вы расскажете все, что вам известно о заговоре, то отделаетесь сравнительно легким испугом — двадцать лет тюрьмы. В противном случае — казнь. Вы меня понимаете?

Ник бросил на него ошалелый взгляд:

— Да.

— Сотрудничество?

— Вам уже известно все, что я знаю.

— Это не ответ! — крикнул Шмидт.

— Но это так! Я затем и приехал в Берлин, чтобы узнать подробности!

— Кто из генералитета вовлечен в заговор?

— Я не знаю. Винтерфельдт не сказал мне, когда я просил его.

Шмидт окатил Ника ледяным взглядом.

— Отлично, — сказал он спокойно, — ты выбрал тернистый путь. — Он подошел к шкафчику. — Тебе нравится Кол Портер?

Вопрос настолько не вязался с обстановкой, что Нику стало казаться, что либо он, либо немец, либо они оба сошли с ума.

— Ну?

— Что?

— Я спросил, нравится ли тебе Кол Портер? «День и ночь» — одна из моих любимых песенок. У нас еще будет возможность познакомиться друг с другом поближе, времени будет хоть отбавляй, друг мой. Лично я обожаю американскую музыку. Я даже люблю Гершвина и Ирвина Берлина, хотя они и жидовские подонки. Давай-ка посмотрим, что тут у нас имеется. — Он стал перебирать пластинки. — Ага! Ноэл Ковард! Прелестно изнеженный декадент, впрочем, как и все англичане. Я занимался английской литературой с 1928 по 1931 годы в Оксфорде, и частенько мы ездили в Лондон, чтобы поглазеть на шоу Коварда. Ага! «Бешеные псы и англичане». Прекрасно!

Он завел граммофон, и зазвучал мелодичный голос Коварда под аккомпанемент рояля:

Издевательски ухмыляясь, Шмидт вернулся к столу.

— Музычка как раз для испытаний, а? — весело проговорил он и повернул в основании стола какой-то рычаг. Стол повернулся так, что привязанный Ник принял вертикальное положение. Шмидт открыл черный чемоданчик. Ник совсем упал духом, когда увидел, как из чемоданчика появляется целая коллекция кнутов и плетей. Шмидт выбрал один короткий кнут, подошел с ним к раковине и, отвернув кран, подставил под струю воды.

Шмидт вернулся к Нику.

— Мокрая кожа бьет больней, — сказал он, усмехаясь.

Раздался короткий свист, и лицо Ника ожгло, как огнем. Затем плечи, грудь, живот, пах — после этого удара боль ослепила Ника, — бедра, ноги. Шмидт обезумел и был похож на взбесившегося зверя. Ник кричал от боли, которая была запредельной.

— Кто еще в заговоре? — орал Шмидт. — Мне нужны имена!

— Я не знаю! — стонал Ник. — Поверьте, я не знаю!

И снова кнут рассекал воздух с ноющим звуком. Затем удар — и новая волна боли, захлестывающая мозг. Шмидт стал метить в горло, потом опять бил в грудь, уже по ранам.

Затем по животу, снова в пах, снова по бедрам, по ногам. Кровь текла из десятка ран. Ник, почти потеряв сознание, провис в ремнях. Тело его было покрыто потом и кровью.

— Жид!!! — орал Шмидт. — Мне нужна правда!

— Я не знаю, не знаю, — задыхаясь, кричал Ник.

— Очень хорошо, друг мой, попробуем еще разок, а? Сначала по бедрам, затем мы развернем тебя и — по почкам. Три года потом кровью ссать будешь!

Он стал полосовать Ника. Один раз, второй, третий, четвертый… На десятый удар хлынула кровь. Боль извергалась вулканом в мозгу.

Впервые в жизни Ник молил Бога о смерти. Перед его мысленным взором пронеслись образы Эдвины, детей… Затем Ник потерял сознание.

Последнее, что он запомнил, были веселая музыка и крики Шмидта:

— Жид!

Роскошный черный «роллс-ройс» въехал в правые решетчатые ворота Букингемского дворца, обогнул его и повернул во внутренний двор. Слуга открыл дверцу, и из машины показалась Эдвина в черном костюме и черной шляпке. Она выглядела бледной. Рядом шел лорд Саксмундхэм. На нем были черный костюм и котелок, и он нес в руке туго свернутый черный зонт. Конюший провел их во дворец, они поднялись по высокой, покрытой красным ковром лестнице. Со стен, с огромных портретов, в вечность взирали целые поколения английских монархов в горностаевых королевских мантиях. Каждый камень дворца дышал историей. Эдвина, которой уже приходилось бывать здесь, когда ее представляли Ко двору, на минуту забыла о своей тревоге и испытала гордость за то, что она англичанка.

Конюший вел их длинными коридорами до тех пор, пока они не подошли к кабинету короля. Когда их ввели внутрь, король Георг Пятый поднялся из-за письменного стола и пошел им навстречу. Делая реверанс, Эдвина отметила, что в жизни король выглядит гораздо старше и более усталым, чем на фотографиях.