Эйлин Гудж - Чужое счастье

— Я справлюсь.

— Где она сейчас?

— В «Тысяче дубов». Это психиатрическая больница.

Симпатичное личико Анны сочувственно нахмурилось.

— Давно она там?

Марк был приятно удивлен. Мало кто когда-либо об этом спрашивал, обычно люди сразу меняли тему разговора.

— Восемнадцать месяцев, — сказал он. — До этого… — Марк запнулся, пожав плечами. — Шизофрению пытаются лечить, но она не излечивается окончательно.

— Но большинство шизофреников не помещают в больницу.

— Это чрезвычайный случай. Так лучше, поверьте мне. Она там, где она не может себе навредить. И кто знает, что будет со временем? — Несмотря ни на что, в душе Марка еще жила надежда.

— Это так грустно. Я имею в виду, что вы — врач и в то же время не можете ничего сделать. — Румянец на щеках Анны стал ярче. — Простите, это было бестактно.

— Все в порядке. Я и сам об этом думал… и не раз. Вы не знаете даже половины всего. Долгое время я не мог избавиться от мысли, что я должен ее вылечить. — Марк взглянул на фотографию на столе. Она была сделана тем летом, когда они сняли дом на ферме в Дордоне, во время их последнего настоящего отпуска. Восемь лет назад. Неужели это было так давно?

Анна медленно кивнула. У нее был честный наивный взгляд. По какой-то непонятной причине, глядя на Анну, Марк испытывал надежду — если не насчет себя, то насчет рода человеческого.

— Большинство людей не имеет ни малейшего понятия, на что это похоже, не так ли? Человек, которого ты любишь, жив… и тем не менее его нет. Иногда я думаю, что смерть была бы предпочтительнее, — мягко сказала Анна. Она раскраснелась еще сильнее, и румянец горел яркими пятнами на ее скулах. — Я знаю, это звучит ужасно.

— Вовсе нет, — Марк улыбнулся, давая Анне понять, что она была не единственной, кто так думал.

— Моя мама была… — Анна протянула руку в беспомощном жесте. Марк понял, почему она запнулась и не может закончить фразу: как в нескольких словах можно описать человека, о котором могли бы быть написаны целые тома. — Мама обладала удивительным чувством юмора и любила читать, — в нашем доме было полно книг. У нее также золотые руки. В течение долгих лет она сама шила нам вещи, все эти восхитительные одинаковые платья. Когда мы были маленькими, люди думали, что мы с Моникой двойняшки. — Улыбка Анны, искренняя и чистая, прошла сквозь его сердце, как нож. — А какой была ваша жена?

Теперь Марк понял, почему он почувствовал к Анне такое влечение. В ней не было привычной фальши; он видел ее настоящую. Он опустил взгляд на ее руки, лежавшие на коленях. Ногти уже не были изгрызены до кожи. У нее мягкие и нежные руки, маленькое колечко с опалом, которое Анна нервно теребила, было их единственным украшением. Марк почувствовал, как что-то оборвалось в его душе, и понял, что хочет преодолеть то небольшое расстояние, которое было между ними, и взять ее руки в свои.

— Моя жена… — Он замолчал. Ему было тяжело возродить воспоминания, которые в часы бодрствования он изо всех сил пытался подавить. — Она была… она… адвокат. Мы всегда шутили, что окончить спор в нашем доме можно лишь в том случае, если один из нас уснет. Она была такой пылкой, отстаивая свои убеждения. Это одна из причин, почему я ее полюбил.

Марк представил себе Фейс за рабочим столом, в ее маленьком кабинете в фонде по защите прав женщин и детей. Не то чтобы она обращала много внимания на окружающую обстановку; она могла бы работать и в картонной коробке на тротуаре… Единственным, что имело для нее значение, были ее клиенты — бедные женщины, в основном матери-одиночки, для которых она неутомимо боролась со всеми — от отцов-неплательщиков до службы миграции и натурализации. Не было расстояний, которые бы Фейс не решалась преодолеть, и для Марка привычным стало то, что она могла вернуться с работы поздней ночью, предварительно заехав в бар, — и неожиданно натолкнуться на растянувшегося на диване под одеялом мужа.

— Как долго она так жила? — Анна посмотрела на Марка с состраданием.

— По-моему, всегда.

Она сочувственно вздохнула.

— Я знаю, что вы чувствуете. Самое худшее то, как это накапливается в тебе. Вместо того чтобы сразу смириться с утратой близкого человека, ты теряешь его по частям. Иногда мне хочется накричать на свою мать, как будто это она виновата в том, что ничего не помнит. Потом я себя за это ненавижу.

Ее откровенность придала Марку сил, и через некоторое время он заговорил спокойно.

— Сначала в отношении Фейс нельзя было сказать ничего определенного, — продолжал вспоминать он. — Просто много мелочей. Ее несвязные комментарии. То, как она временами на меня смотрела, как будто думала, что я не в состоянии ее понять. Затем она помешалась на соседях.

— В каком смысле?

— Она была убеждена в том, что они за нами шпионят.

Анна кивнула.

— Моя мама иногда вбивает себе в голову, что мой отец хочет ее избить — это при том, что он умер уже почти двадцать лет назад. У нее на лице появляется этот окаменелый взгляд, и я клянусь, что мне нужно взглянуть через плечо, чтобы убедиться, что его там нет.

— Страх настоящий, даже если демонов нет.

— Больше всего я ненавижу то чувство, когда… когда… — Анна сжимала и разжимала руки. — Когда кажется, что я нахожусь перед закрытой дверью и, как бы я ни старалась, не могу попасть внутрь. Вы когда-нибудь испытывали что-нибудь подобное?

— Все время.

Имела ли Анна хоть малейшее представление о том, как привлекательно она выглядела? Наверное, нет. Из разговоров с ней Марк узнал, что она очень комплексовала из-за своих объемов, которые, по ее мнению, превышали норму. Но чистота ее сердца, которую он редко видел в ком-либо, кроме детей, делала ее куда привлекательнее, чем Моника.

Доктор Феллоуз, основатель и директор «Патвейз», безусловно, неодобрительно посмотрит на его добровольное предложение помочь Анне выбрать дом престарелых для ее матери. Он обязательно поинтересуется тем, руководствовался ли Марк скрытыми мотивами. И в момент нерешительности, который последовал за его импульсом, Марку и самому стало это интересно. Но он не искал возможности затащить Анну в постель. Кроме того что это было бы нарушением профессиональной этики, Марк не хотел бы причинить ей боль. Анна не походила на Натали — его нынешнюю подружку, которой было все равно, что он женат, и которая не хотела бы большего, даже если бы он оказался свободен.

Система двусторонней связи запищала, тем самым избавив Марка от дальнейших мыслей по этому поводу.

— Моника здесь, — сообщила Синди. — Ее сестра с вами? — У нее был напряженный голос. Несомненно, Моника, как всегда, скандалила, и Синди не терпелось поскорее избавиться от нее. Вчера Марк слышал, как Синди за глаза назвала Монику «Ее Величество Заноза в Заднице».