Эйлин Гудж - Чужое счастье

— Скажи ей, что мы выйдем к ней через минуту. — Марк не мог не чувствовать себя удрученным. Моника была крепким орешком. Даже после месяца ежедневных групповых сборов, сеансов с глазу на глаз, собраний групп анонимных алкоголиков, прогресс, который в ней наблюдался, был в лучшем случае небольшим.

Марк поднялся, чтобы проводить Анну, и, когда она встала, что-то в линии ее щеки, в наклоне подбородка заставило его вспомнить свою мать. Внешне Анна не похожа на нее — Элли была низенькой и темноволосой, с искренними карими глазами и улыбчивым ртом, — но зато существовало между ними что-то общее благодаря решимости, которая витала вокруг них. Его мать приехала в эту страну ни с чем и сумела без посторонней помощи поднять на ноги своих лишенных отца детей. По тому, что Марк знал об Анне, он решил, что она была из той же породы.

У двери она пожала протянутую руку.

— Я не знаю, как вас благодарить.

— Не беспокойтесь об этом. — Марк вспомнил, как ему было тяжело, когда он искал подходящую больницу для Фейс, и это при том, что он врач.

Он еще раз задумался, были ли его побуждения добрыми. Было ли это чем-то большим, чем игра в доброго самаритянина? Возможно. Но никаких бед от этого не будет, так что же в этом плохого?

— Закрой свое окно. Я замерзла.

Анна пошла на компромисс, закрыв окно наполовину. Неужели это будет продолжаться до самого дома? Казалось, что Моника решила придать новый смысл поговорке «горбатого могила исправит».

— Почему ты не оденешься теплее? — На сиденье лежал смятый кашемировый кардиган бледно-желтого цвета, который стоил больше, чем Анна зарабатывала за неделю.

Моника лишь скрестила руки на груди. Она выглядела немного бледной, хотя это можно было объяснить тем, что на ней нет макияжа.

— Я не понимаю, почему ты не прислала лимузин. Не хватало мне сейчас еще свалиться в кювет на этой старой таратайке! — Моника выглянула и посмотрела на ограждение, за которым виднелся двухсотфутовый обрыв над блестящим внизу океаном.

— Я думала, что благодаря этому у нас будет время поговорить. — Анна всеми силами старалась произносить слова ровным голосом, при этом подумав: «Давай начнем с того, по какой причине я не могу позволить себе что-то получше, чем эта старая таратайка».

— Поговорить? — фыркнула Моника. — Все, что я делала последние несколько недель, — это разговаривала. Мне это так надоело, что я не расстроюсь, даже если больше никогда не поговорю ни с одним человеком до конца своих дней.

«Это вполне меня устраивает».

— Ну, должно быть, это пошло тебе на пользу. Я никогда не видела тебя более… свежей.

— По сравнению с чем?

— Ты знаешь. — Анна не собиралась принимать участие в этой старой игре.

Моника ожидала, что сестра и дальше будет спорить, но когда поняла, что та не станет этого делать, тяжело вздохнула.

— Хорошо, я признаю это. Ты была права, когда отослала меня туда. Это то, что ты хотела услышать?

— Все, что я сделала, — это подтолкнула тебя в правильном направлении.

— В любом случае, месяц в ГУЛАГе был бы пустяком по сравнению с этим. Ты не возражаешь, если я покурю?

Анна уже открыла рот, чтобы вежливо спросить, не может ли Моника подождать, пока они приедут на стоянку, но поняла, что это будут слова прежней Анны.

— Собственно говоря, возражаю, — сказала она.

Моника посмотрела на нее, сощурив глаза.

— Ну-ну, мисс Позитив. Полагаю, в следующий раз ты прикажешь мне закрыть рот.

— А это неплохая идея. — Спокойствие, с которым Анна говорила, поразило ее саму. Откуда оно взялось? Казалось, что она годами задыхалась и вдруг неожиданно смогла дышать. — Послушай, дорога будет длинной, а ты ни капельки не облегчаешь ее.

Моника посмотрела на сестру так, словно собиралась сказать что-то неприятное, но потом, вздохнув, откинулась назад.

— Прости. Это просто… Я боюсь, ты знаешь об этом? — у нее был слабый, почти детский голос. — Там, где я была, обо всем заботились. Никаких решений. Никаких… — Она запнулась, тяжело вздохнув. — Я не уверена, что исправлюсь сама. — В глазах Моники заблестели слезы, она потянулась, чтобы схватить Анну за руку, и та почувствовала, что у Моники ледяные пальцы. — Ты простишь меня?

Анна пожала плечами.

— Мне не за что тебя прощать.

Она ощутила прилив жалости, но не поддалась ему. Почему вся ее жизнь всегда крутилась только возле Моники, только вокруг нее? А как же их мама, например? Почему Моника ничего не спросила насчет Бетти?

Анна собрала все свое мужество, чтобы заговорить на эту тему. Она чувствовала себя более сильной после разговора с Марком.

— Послушай, есть кое-что…

У нее не было возможности закончить.

— Только одну крошечную сигаретку? — упрашивала Моника. — Я открою окно.

Анна была на грани срыва, когда ей неожиданно вспомнилась строфа из стихотворения:

Если она будет попусту болтать о таких незначительных пустяках, она может потерять самообладание… и, в конечном счете, проиграть всю битву.

— Это подождет, — оживленно сказала она и краем глаза увидела, как у Моники отвисла челюсть. — Нам нужно поговорить.

— О чем? — угрюмо спросила Моника.

— О маме. Ей хуже.

— Ну и?.. — Моника даже не притворялась, что беспокоится.

— И… — Анна глубоко вдохнула. — Это становится невыносимым.

— Разве это не то, за что я плачу Эдне?

— Эдна не все время там.

— Ну, тогда пускай задерживается на час-два в неделю. — Моника говорила так величественно, как будто предлагала миллион долларов.

— Это не то, о чем я думала.

— Да перестань ты, неужели все так плохо? Все, что она делает, — это сидит перед телевизором.

«Как будто ты можешь об этом знать».

— За ней нужно следить каждую минуту. На прошлой неделе она чуть не подожгла дом.

— И что, по-твоему, я должна с этим делать?

— Думаю, ты знаешь.

Моника удивленно посмотрела на сестру. Она не привыкла к тому, чтобы Анна говорила так прямо, и это внезапно выбило почву у нее из-под ног.

— Ты имеешь в виду дом для престарелых? — Голос Моники звучал бесстрастно.

— Я не вижу другого выхода.

— Ты говорила с Лиз? — увиливала от прямого ответа Моника.

— Она двумя руками «за».

— Ей легко говорить. — Монике не нужно было продолжать: Лиз не будет оплачивать счета.

Пульс на виске у Анны начал колотиться с сумасшедшей скоростью. Если Моника не согласится, то ей не останется ничего, кроме как выставить дом матери на продажу. И даже в этом случае денег, которые она получит, будет недостаточно на долговременный уход за Бетти в одном из лучших домов для престарелых. Их мать закончит жизнь в одном из тех отвратительных мест, которые были чуть лучше, чем ночлежки для бездомных.