Джулия Баксбаум - Ненависть

— Держись за хорошую работу, детка, — говорит он, после чего я слышу короткие гудки.

Выдохшаяся, я сворачиваюсь калачиком под одеялом и смотрю на подоконник, на котором нет ничего, кроме нескольких фотографий. Мы с Эндрю за праздничным столом на моем последнем дне рождения; свечи горят у меня прямо под подбородком, отчего кажется, что мое лицо светится изнутри. Мы с Джесс на свадьбе ее сестры, обе в пурпурных платьях, с размазанным вокруг глаз макияжем. И еще одно маленькое семейное фото: мы трое стоим на ступеньках нашего дома в Коннектикуте. На мне комбинезон «Ош Кош», и я гордо показываю камере свой новый чемоданчик для завтрака «Чудо-Женщина» [8] Чудо-Женщина — героиня комиксов, мультипликационных и игровых фильмов, обладающая фантастическими способностями. . В этот день я впервые иду в детский сад и выгляжу при этом бесстрашной. Меня удерживает на месте лишь необходимость подождать секундочку, пока щелкнет фотоаппарат.

Сегодня ночью я оставляю включенным свет в ванной и дважды проверяю, заперта ли входная дверь. Я снова ложусь на середину своей кровати и делаю еще несколько «снежных ангелов». Но похоже, что это совершенно напрасное упражнение, поскольку, сделав движения руками вверх-вниз, я останавливаюсь точно в том же месте, откуда начинала.

— Как живешь? — спрашивает Джесс, когда я перезваниваю ей на следующее утро. Из-за этого слова «живешь» вопрос звучит так, будто кто-то только что умер.

— Хорошо.

— Я переживаю за тебя.

Я представляю себе Джесс на другом конце провода, сидящую на своем рабочем месте за низкими перегородками ярко-розового цвета. Держу пари, что сейчас она вертит телефонный провод в пальцах, скручивая из него фигурки разных животных, как делала это еще в колледже. Хотя на ее визитках написано «графический дизайнер», деньги ей платят за всякие каракули, которые она рисует на компьютере.

— Переживать не стоит. Я в порядке. Помнишь, ведь я сама с ним порвала. Это было мое решение.

— Поэтому я и переживаю.

— Джесс…

— Нет, я серьезно. Я много об этом думала. Ты, наверное, самый хороший человек, которого я знаю, и ты никогда бы не причинила Эндрю боль, если бы не была абсолютно уверена в том, что должна это сделать. Мне просто хочется понять смысл твоего поступка. Казалось, что вам вместе так хорошо.

— Джесс, я вовсе не пытаюсь закончить разговор, но все-таки давай обсудим это потом. Я у себя в конторе. — Когда я позвонила Джесс первой и сообщила, что мы с Эндрю расстались, я наивно полагала, что она будет следовать универсальным правилам и утешит меня, очерняя моего бывшего друга. Я ждала, что она скажет: «Этот парень мне никогда не нравился» или же «Мне все время казалось, что от него как-то странно пахнет, я просто не хотела об этом говорить». Но вместо этого реакция Джесс колебалась в промежутке от: а) «Но я думала, он лучшее, что у тебя было в жизни» до б) «Ладно, если ты не хочешь выходить за него замуж, тогда это сделаю я». И наконец то, что мне понравилось больше всего: в) «Ты что, совсем с ума сошла к чертям собачьим?»

— О’кей, я оставлю пока этот вопрос, но только потому, что сейчас утро, а ты, я уверена, еще не пила кофе. Но в пятницу мы встретимся, — говорит она теперь, причем тот факт, что она находится на рабочем месте, совершенно не заставляет ее приглушать голос, в отличие от меня. Офис недавно созданной Интернет-компании, где она трудится, полон бьющей через край энергии. Сочетание современной мебели, кофеварки в стиле хай-тек, автомата для игры в пинбол и персонала, который весь поголовно носит обалденные очки, производит сильный эффект.

— Договорились. — Я хотела бы сейчас находиться там, где Джесс: сидеть себе в джинсах, посасывать «Рэд Булл». Возможно, я бы при этом сменила один тип приспособленчества на другой, но ее вариант все же лучше. В ее мире резкое изменение взглядов поощряется.

— Договорились? — переспрашивает Джесс; она не в состоянии скрыть свое удивление или просто не хочет этого делать.

— Ну да, конечно. Жду с нетерпением.

— Серьезно? А я уже собралась уламывать тебя. Даже целую речь подготовила. Не желаешь послушать?

— Если честно, не хочу.

— Ты уверена? Она очень вдохновляющая.

— Я уже и так воодушевлена, но если хочешь, чтобы я тебе подыграла, то давай.

— Нет, теперь она уже не прозвучит. Мне не нужно, чтобы ты ради меня притворялась.

— Нет, правда, я с удовольствием тебе подыграю. Как, по-твоему, я должна себя вести? Быть слишком убитой горем, чтобы ходить по барам? Или слишком занятой на работе?

— Конечно, слишком занятой на работе. Убиваться ты никогда не станешь. Это не в твоем стиле.

— Да, вероятно, ты права.

— Эм, может быть, ты просто не готова к такому вот Эндрю.

— Пожалуйста, давай оставим это. Я даже не понимаю, что это должно означать.

— А можно я задам тебе еще один вопрос? Всего один?

— Конечно, — говорю я. — Валяй.

— С тобой действительно все в порядке?

— Пожалуй, да. Я думаю, что поступила правильно. Правильно — для всех. Я в этом совершенно уверена.

— Ну, если ты так говоришь… — По ее тону понятно, что она мне не верит, но прямо сейчас у нее просто нет времени на то, чтобы со мной разбираться. Слышно, как она говорит кому-то из своих коллег: — Сиськи на этом рисунке нужно сделать больше, Марк сказал, что хочет увидеть намек на сосок. Тогда они будут выглядеть более здоровыми.

— Над чем это ты работаешь? — спрашиваю я, радуясь возможности сменить тему.

— Над наклейкой на витамины для детей.

В течение последующих нескольких дней работа буквально засасывает меня. Карл продолжает давать мне задания по «Синергону», бесконечные, вызывающие оцепенение поручения, а я героически выполняю их, одно за другим. Их монотонность и низкое ритмическое гудение кондиционера не оставляют места для других мыслей. Я каждый день провожу по двадцать часов в своем кабинете, так что глаза мои начинают стекленеть, а в ноги словно вонзаются иголки. Я питаюсь выпадающей из автомата едой, не выходя из своей квадратной ячейки, и оставляю на важных документах крошки и пятна. В юридической фирме такие отметки являются почетными знаками.

Об Эндрю я не думаю. Там, где раньше были мысли и воспоминания о нем, я ощущаю пустоту, белый шум. И в моей квартире тоже, потому что здесь царит подавляющее спокойствие. Коробки с сухими завтраками спрятаны в буфет, сиденье в туалете опущено, подушка Эндрю взбита. Но я редко бываю дома.

Я ухожу рано утром, когда на улицах еще тихо и слышен только шум машин, вывозящих мусорные контейнеры. Немногочисленные прохожие, с которыми я делю пустынные в эти часы кварталы города, идут, понурив головы и высоко подняв воротники. У нас всех виноватый вид. Покинув офис перед рассветом, я еду домой в машине с тонированными стеклами. Я смотрю в окно и невидящими глазами слежу за проплывающими мимо размытыми очертаниями города. Я забираюсь в постель, голова моя слишком отупела, чтобы заметить отсутствие Эндрю, и я засыпаю всего на пару часов, а затем начинаю все сначала.