Александра-К - Ненависть [СИ]

Глухое, хриплое дыхание в шлеме — тяжело, жарко, руки уже не удерживают меч. А эти беловолосые твари все лезут и лезут. Еще удар, и еще, и еще. И уворачиваться все тяжелее. Сил почти нет. Рука совсем онемела. А серебристые шлемы все ближе и ближе. Кто в живых остался от его отряда — неведомо. Если не подоспеет подмога, то скоро все будет кончено…

Они были приманкой — очень желанной приманкой, еще бы — Наместник, ненавистный ставленник Империи. И твари поверили. Они напали, собрав почти все силы. Ненависть их была такой яростной, что отряд Наместника растерялся, а основные силы еще не подошли. И вот помощь, наконец. Он увидел своих воинов не сразу — услышал детские крики: твари, умирая, кричат, как дети. Твари отступают назад, унося раненых, оставляя мертвых. И гибнут вместе с ранеными — они своих не бросают никогда. Отчаянный детский крик… И тишина. Все — живых тварей нет…

Остался один — вытащили из-под груды мертвых тел воинов отряда, — этот не отступил. Просто рухнул под тяжестью мертвых, если бы Наместник не приказал похоронить своих и не забросать тварей землей, — не нашли бы. Застонал один только раз — когда пришел в себя и увидел, что нет его воинов, все полегли. Высокого звания: на полуразбитом шлеме — высокий гребень перьев. Наместник с трудом проговорил:

— Связать до лагеря, и не сметь трогать раньше времени — там позабавимся.

Поймать тварь — редкая удача: не даются живыми, умирают, кончают с собой на поле боя. Этот тоже бы сдох, но схватили раньше, чем пришел в себя. Вез его один из сотников — Ярре, самый старый. Наместник побоялся отдать игрушку кому-то другому — боялся, что прикончат до приезда в лагерь…

Сполохи света факела. Тварь по-прежнему в доспехах, даже шлем на месте. Велено не трогать — не трогали. Ждали забавы. Наместник с ненавистью приказал: «Раздеть его догола». Жадные руки потянулись к твари, тот рванулся в сторону, но его схватили вовремя. Затрещала рвущаяся ткань одежды, доспехи сорвали очень быстро. Слабый вскрик — и тварь оказалась обнаженной. Худое белое тело, выступающие косточки бедер, провалы скул, глубоко ввалившиеся ключицы. Да, твари в горах сильно голодают, если даже воин — такой истощенный. Лицо уродливое, как у всех тварей — белое, словно снег, синяки на скулах, огромные синие глаза полуприкрыты. Руки крепко держат сотники, — бывало, что бросались в огонь, на мечи охраны, — лишь бы не жить. Белые волосы спутаны, висят грязной мочалкой. Наместник подошел ближе — тварь даже не поднял голову. Ненависть. Страшная ненависть. Из-за твари погиб его отряд. Он знал, что так будет — поэтому и повел людей сам, приманка должна быть хорошо исполнена. Но… грязная тварь. Кусая губы, он тихо приказал:

— Вылейте на него ведро воды — тварь не в себе.

Охранник быстро принес воду, окатил тварь ледяной водой — тот даже не вздрогнул, только взгляд стал более осмысленным. Ненависть сжигает душу. Столько его ровесников из-за этого… Тварь хочет смерти и не боится ее, но… смерть бывает разной. И героем он не умрет, хотя бился хорошо. Ненависть…

Наместник никогда не любил мальчиков или юношей — только брезгливое чувство, гадливость, когда узнавал о подобном. Для тварей подобного просто не существовало, он знал это. И когда он спокойным голосом велел сотникам уложить тварь, те недоуменно переглянулись. А Наместник совершенно равнодушно сказал:

— На землю его и разведите ноги. Держите крепко.

Ярре растерянно переспросил:

— Господин???

Наместник бесстрастно спросил:

— Будешь говорить? Я хочу знать, где скрываются ваши воины в горах!

Он отлично знал, что твари понимают язык Империи, но никогда не отвечают — считают людей недостойными ответа. Ненависть… Тварь молчал. Наместник почти весело сказал:

— Ладно, я тебя спрашивал. Посмотрим, как ты заговоришь после шестнадцати мужиков…

Ему показалось, но губы твари немного дрогнули. Или отсвет факела. Сотники ловко повалили тварь на землю, тот попытался вырваться, но его крепко держали. Худые ноги схватили за лодыжки и широко развели, руки прижаты над головой — забава для сотников. Тварь попыталась отвернуться, Наместник только хмыкнул, и голова звереныша была зажата в руках еще одного воина. Очень медленно, спокойно Наместник начал раздеваться — голое исхудавшее тело твари его не возбуждало, но хотелось сделать так больно, чтобы тварь закричал, как перед смертью. И очень медленно в паху появилась тяжесть возбуждения, он подошел к растянутой твари, тот пытался дернуться, но его держали крепко. Развел тугие ягодицы, приподнял бедра и вошел с силой, без смазки и приготовлений. Тварь рванулась молча, пытаясь вырваться, уйти от страшной боли проникновения, Наместник чуть отстранился и снова вошел, снова, снова. Тварь молча бился под ним, вырываясь изо всех сил, сотники одобрительно посмеивались. Еще, еще, и вдруг — так глубоко, как смог, тварь отчаянно всхлипнул, выгнулся дугой от боли. По бедрам пленника потекла кровь — порвал мальчишку. С наслаждением потянулся, приказал:

— Теперь все сотники, по очереди, и не замучайте его…

Люди вокруг молча переглянулись. Возражать господину сейчас было смертельно опасно…

Хриплое дыхание его воинов, тихий вскрик оргазма — они боялись при нем кричать сильно. И поверхностное, на грани стона, дыхание твари. Он не кричал. Из его тела выходил один и тут же его место занимал другой. Их было пятнадцать. И никто не посмел отказаться, правда, многие просто имитировали проникновение и оргазм. Тело твари содрогалось от боли, они рвали его плоть — но тварь молчал, дважды глаза закатывались, — терял сознание, — его отливали водой и продолжали. Его уже не надо было держать — он терял последние силы, его уже сбросили на ковер лицом вниз и продолжали выполнять приказ господина. Наместник смотрел на это — в паху болезненно пульсировало, он все более хотел повторить изнасилование мальчишки. Наконец, все закончили, тогда Наместник снова подошел, приподнял мальчишку за живот и с размаху вошел в него. По худому телу прошла страшная судорога, а Наместник вдруг почувствовал, что это биение отдалось в фаллосе и паху, еще раз — резкий удар, и снова — мучительное содрогание худого тела. Голова твари беспомощно болталась, и вдруг — слабый детский стон сквозь прокушенные до крови губы. И мгновенное освобождение человека. Тварь трясло крупной дрожью, глаза были безумными. Ярре тихо сказал:

— Господин, Вы достаточно потешились — он может умереть.

Наместник глухо ответил:

— Не дам — я еще не наигрался с ним за моих парней… Лекаря позови. Уходите…

Тварь мучительно пыталась спрятаться, свести широко раскинутые на ковре ноги, прикрыть беспомощную наготу. Глаза судорожно закрыты, тело сотрясает дрожь — скрытые рыдания, судороги боли? Ни стона, ни звука — искусанные губы упрямо сжаты. Уродливое лицо, бедра в потеках крови. Наместник насмешливо спросил: