Александра-К - Ненависть [СИ]

Походная койка была одна, и Наместник просто положил на нее мальчишку, замотанного в его плащ, и лег рядом. Ему было так погано, что, если бы тварь ночью прикончил его — он не стал бы защищаться. По крайней мере — он так думал сейчас. А тварь спал глубоко, опьянев от вина и ослабев от раны и изнасилования. Тихое дыхание ребенка и слабый запах хвои от грязных волос. Надо будет завтра искупать мальчишку и попытаться накормить, хотя бы насильно. Сильно истощен. Как еще меч в руках удерживал… Череда каких-то странных мыслей… Надо придумать ему хоть какую-то одежду — он очень худой — навряд ли найдется что-то для него. И что едят… твари??! Нет, тихо дышит рядом…

Да, давно никто не ложился с ним на одно ложе. Только один мог лечь рядом — и все тревоги уходили. Воин. Друг. Давно погиб. Первый бой с тварями — шальная стрела. Кровь хлещет ручьем изо рта, а он все силится что-то сказать… Люблю. Люблю??? Что за… А ведь он тянулся к Наместнику, умирая. Брезгливость. Чувство дурноты, когда понял, что говорит друг. Ужас и тошнота. Ненависть… Пафосные слова на первой могиле. И брезгливое недоумение…

И снова тихое дыхание возле уха. Так спят только дети — глубоко, наплакавшись и нагоревавшись. Только у этого горе… Ненависть. К себе. За то, что сотворил с тварью. Что преодолел брезгливость не для друга, а для врага. Не ответил тогда на молящий взгляд — ему ли было не разбираться в ранениях и не понимать, что тот умирает. А растерзал этого и получил наслаждение, которое хочется повторить. Тварь заворочался, тихо простонал. Наместник встревоженно прислушался — дыхание участилось, ноги судорожно задвигались, выгнулось в судороге тело. А ты думал — ребенок? Тварь вскрикнул и сжался в комок — видимо, проснулся. Почувствовал рядом своего мучителя. Воин тихо шепнул:

— Спи, до утра долго еще. Спи…

Тварь вздрогнул от его шепота, только дыхание участилось — Наместник рвал его тело всего пару часов назад и уложил на свою кровать, прижимает к себе, от этого рехнуться можно. Ребенок…

Наместник был слишком наивен. Умелый жесткий воин. За годы правления Империи они привыкли голодать и выживать на голых скалах. Вот только дети почти не рождались и старшие быстро умирали. Некому было воевать. Но Империя об этом не знала − они все были для высокомерных захватчиков на одно лицо: твари, — а кто моложе, кто старше, кто совсем ребенок, — это им было безразлично. В бою, погибая под мечами имперцев, одинаково кричали — как дети, — только с каждым годом голоса кричавших становились выше. Родить сына и воспитать для мести. Погибни с честью — воинов давно не ждали дома. Наместник воевал с ними, но не знал о них ничего… В звере не может быть милосердия, но человек − хуже зверя. Тварь умел думать очень быстро — с огромным Наместником в бою он мог бы справиться только благодаря быстроте и более легким доспехам, выматывая противника. Сейчас Наместник оказался рядом, очень близко и нападения не ждет. И дыхание мальчишки стало снова сонным и ровным, и убаюкало Наместника.

Сонные мысли блуждали в голове — как странно, он — рядом и не опасен, просто спит. Как тот, что просто засыпал рядом когда-то и не боялся его — единственный из всего отряда. Почему-то не боялся, с первого дня — а ведь воин и тогда славился своей жестокостью к людям. Он ненавидел своих солдат — они погибали в бою. Из-за лени, дурости, трусости. И он запугивал их так, что они не помнили ни о чем, кроме гнева Наместника после боя. И… переставали погибать. Пока он сам не привел их в эту проклятую страну, населенную беловолосыми тварями. Они не захотели говорить с послами — и убили первых солдат Империи. Они и сейчас не желали говорить, даже этот… Тварь только просил убить, ничего более. И не заговорят. Высокомерные твари… Ненависть… Земля, которая была не нужна Империи — так, простая прихоть Императора — пусть самый справедливый Закон распространится и на эти земли. А как же — мирная Империя, где все народы живут в мире. Только эти не захотели. Твари…

Возможно, ненависть, беспредметная, жгучая, не дающая полностью уйти в сон, и спасла ему жизнь. Дыхание возле уха оставалось таким же сонным, но только Тварь осторожно выпростал руку из-под плаща и потянулся к кинжалу в изголовье. Наместник даже не подумал убрать его — мальчишка был таким слабым. Ну что ж, можно и униженно молить о пощаде, надеясь унести жизнь врага с собой. Какая разница − его отряд погиб, сам он уже давно мертв, − после всего, что произошло, — ему все равно не жить. Чтобы прикончить спящего, у него хватит сил даже сейчас. Воин в полусне уловил движение и неосознанно встревожился — не из-за себя, а из боязни, что с мальчишкой не все ладно. Кровотечение, повязка с раны сползла — да мало ли что. Тварь начал медленное, осторожное движение за кинжалом. Очень осторожно, очень медленно. Должно хватить времени не только на Наместника, но и на себя, перед тем, как прибежит стража. Очень спокойное дыхание, осторожный поворот на бочок — как малыш разбрасывается во сне. То, что он лег на свежую рану, тварь не беспокоило — боль привычна, а скоро будет уже все равно. Еще немного и будет уже не больно. И проклятый Наместник будет мертв — пусть ценой жизней всего его отряда, но мертв. Тогда они уйдут — некому будет отдавать приказы и можно будет спуститься с гор в долины. И можно будет есть сколько хочешь. И все будет хорошо…

Проклятая рана все-таки подвела его — не болью, а неловкостью движения, — так быстро, как хотелось бы схватить кинжал, не получилось… А дальше — бешеный черноволосый воин навалился сверху, вывернул руку, пальцы разжались от нестерпимой боли. Кинжал тихо звякнул, упав на пол. Воин в бешенстве ударил тварь кулаком в лицо: «Ах, ты…» И дрогнул вдруг — мальчишка лежал неподвижно, он не потерял сознания, только взгляд был … насмешливым? Наместник напрягся — сошел с ума? И это нападение — результат безумия? Или нет? Должен кричать, плакать, молить убить — а он смеется??? Почему? Воин внимательно вгляделся в лицо мальчишки — на покрытом кровоподтеками лице играла торжествующая улыбка. И вдруг воина озарило — он понял. За попытку убийства — смерть, Тварь — опасен. Его надо убить?

Наместник криво усмехнулся, продолжая удерживать руки Твари и наваливаясь на него всем телом:

− Если ты думаешь, что заслужил смерть — ты ошибся. Тебя будут лечить и кормить, купать по два раза в день, смазывать твое тело благовониями. С тобой будут возиться мои рабы — и не приведи боги, чтобы с тобой что-либо случилось! Ты будешь жить для того, чтобы всходить на мое ложе каждую ночь. Не захочешь − притащат силой или сожгут пару тварей у тебя на глазах. Смерть — милосердное избавление для тебя, но ты ее не заслужил — ты будешь жить.