Александра-К - Ненависть [СИ]

— Натешился с моими сотниками? А еще есть мои воины — они от тебя тоже удовольствие получат.

Тварь судорожно пыталась свернуться в клубок, спрятать бесстыдно распластанное тело. Но сил не было — из глубокой раны на боку пошла кровь, они ее в горячке свального изнасилования просто не заметили.

Лекарь остановился у входа — если Наместник был в дурном настроении, входить внезапно было опасно. Наместник кивнул — посмотри тварь, умеешь их лечить? Лекарь тихо ответил:

— Они как люди, то же самое.

Наместник хмыкнул — тогда лечи. Тварь судорожно вырывалась из рук лекаря, спасаясь от настойчивых рук. Наместник наклонился, прижал его руки к ковру — тварь тут же затаилась, ожидая очередного изнасилования. Лекарь осторожно развел бедра мальчишки, покачал головой — все было сильно порвано, кровь текла быстрыми струйками. Пара жгутов из полотна, туго забинтована раненая грудь. Тварь обессилено лежал на ковре, перепачканном кровью и спермой. Лекарь тихо спросил:

— Господин, он сильно порван, за ним нужен уход, разрешите забрать его ко мне в палатку? Бежать он не в силах.

И увидел безумные глаза Наместника:

— Я не наигрался с ним. Мой отряд погиб почти весь. Я хочу, чтобы он вымолил у меня смерть.

Лекарь испуганно поклонился.

— Теперь иди…

Тварь лежал беззвучно, но был в сознании — глаза были разумными. Наместник склонился над ним:

— Ну, что, гаденыш, поиграем еще или попросишь о смерти?

И внезапно отшатнулся — тварь вцепился ему в горло слабыми пальцами, сжать посильнее уже не получилось. Наместник отшвырнул тварь на пол и вдруг услышал странные звуки — слабые всхлипывания. Он не плакал во время изнасилования, не кричал во время перевязки и заплакал от слабости. Бешеные черные глаза Наместника внимательно всмотрелись в лицо твари — слезы текли отчаянно, тихие детские всхлипы. И что-то дрогнуло в безумных глазах… Ненависть… К самому себе — ненависть. Его отряд погиб из-за него, а не из-за твари. На твари он выместил ненависть к себе. Тварь — не при чем. А его растерзали сотники и он сам… Наместник молча поднял тварь на руки, уложил на походную койку, прикрыл плащом. Тот даже не сопротивлялся. Трясся в нервном ознобе. Наместник так же молча налил вина в кубок, осторожно приподнял тварь за плечи, поднес кубок к искусанным губам. Думал — не станет пить. Но, видимо, жажда и отчаяние были сильнее ненависти. Тварь всхлипнул и начал глотать вино. А, может, подумал, что там — яд?

Вино давно кончилось, а Наместник все еще продолжал держать тварь на руках, пересохшие губы шевелились, выпрашивая еще вина. Очень глухо Наместник сказал:

— Сейчас дам еще, подожди.

Когда он вернулся, то тварь лежал с закрытыми глазами… Наместник испуганно прислушался — тихое дыхание, — жив. Ненависть… ненависть к себе. Когда он взял мальчишку, грубо, по-животному — то почувствовал то, что никогда не чувствовал с женщинами — наслаждение, грубое, скотское наслаждение. И он хотел еще — чего было притворяться перед самим собой. Поэтому тварь не растерзал за попытку убийства, а уложил на свое ложе. Но… так больше — никогда… Эти слабые всхлипы… Он же воин, такой же, как те, что погибли. Тварь со стоном открыл глаза, увидел над собой лицо Наместника, вскрикнул, забился в тщетной попытке защититься. Наместник грубо сказал:

— Перестань. Я пока не хочу тебя — ты достаточно потешил всех нас сегодня…

Тварь судорожно дышал, глядя ненавидящими глазами на Наместника. Тот грубо засмеялся:

— Ты потешил меня сегодня. Я хочу еще. И не дам тебе умереть…

Тварь попытался плюнуть ему в лицо, но слюны не было — рот пересох. Наместник усмехнулся — перед кем ему было стесняться — перед недочеловеком, тварью? Пусть знает. По крайней мере, будет понимать, что захочет Наместник от него в следующий раз. Тварь неподвижно глядел перед собой, потом пересохшие губы открылись:

— Молю, убей…

Наместник усмехнулся:

— Уже нет. Я хочу тебя живого…

Тварь замолчал. Губы горько кривились. Ненависть… Захватчики Империи. Они пришли и сожгли леса. Голод. Негде жить. Отряд воинов, который погиб сегодня, собирали со всех селений — их осталось мало. Так мало. И он повел их. И они погибли. Все. А он — жив, опозорен, ему отказано даже в смерти. Жив… Ненависть…

Когда тело твари вдруг выгнулось дугой, Наместник лишь встревоженно вскинул глаза, но мальчишку били судороги и слышалось только одно:

— Убей! Убей! Убей!!!

Тварь хрипел, захлебываясь рыданиями, а потом раздался детский плач — тот, что слышался, когда твари умирали. И его Наместник уже перенести не мог. Ненависть… К кому — к растерзанному мальчишке, отчаянно плачущему от муки. К себе — что отдал приказ вывести отряд. Когда Наместник поднял тварь на руки, тот по-прежнему выгибался дугой в судорогах, ему пришлось крепко прижать мальчишку к себе, чтобы тот не покалечился. Тот уже слабо хрипел — последние силы кончались. Наместник грубо буркнул:

— Я не дам тебе умереть. Что сделано, то сделано. Отряд вел ты?

Мальчишка широко открыл глаза и внезапно растерянно кивнул. Воин глухо сказал:

— Мои почти все полегли — пока не пришел секретный отряд. Так же, как твои.

Тело твари вновь сотрясли судороги. Воин устало ответил:

— Нет. Я не буду больше с тобой играть. Ты будешь жить. Я не буду тебя больше позорить — ты хорошо сражался. За то, что я сделал с тобой — я не прошу прощения. Но такого больше не повторится.

Он вгляделся в глаза мальчишки — понял ли… Понял. Жуткая усталость и облегчение. Тварь вдруг обмяк, глаза закрылись. Если бы он мог видеть взгляд своего насильника — боль, безнадежная, бесконечная боль, ад без надежды на спасение… Ненависть… К себе… Гнев… На приказ… На Императора… Снова на себя.

И вдруг Наместник услышал тихое дыхание — тварь заснул. Ребенок, изболевшийся, истерзанный, заплаканный, заснул на руках мучителя. От слабости и голода. Не простив и не доверяя. Совсем худенькое тело. Ребенок повел боевой отряд. И почему твари плачут детскими голосами перед смертью — потому что они… Дети??? А где же воины-взрослые?

Имперские воины мало разбирали их по лицам, твари — они и есть твари, но… может, это не взрослые воины. Или так истощены? О Боги, за что еще и это осознание… Надо бы понять. Спросить… у твари. Только вряд ли он захочет говорить после всего, что было.

Ненависть… Худые бедра, мосластые, угловатые ноги, худущая спина, каждый позвонок наружу. Закрытые судорожно глаза, чтобы не видеть своего насильника. Свалявшиеся в грязные колтуны волосы. И… запах. Наместник вдруг понял, что заставляло его терзать мальчишку, входя в его тело все глубже и глубже — от твари исходил запах свежести, леса. И это — после тяжелого боя в полном доспехе… Тварь… Ненависть к себе — изнасиловал ребенка. От него не пахло мужчиной — ребенком. И это бесило… Ненависть.