Наталья Калинина - Не жди моих слез

По сей день поражаюсь своей необычной способности сочинять на ходу правдоподобные объяснения.

— Понятно. Я звонила тебе туда, но твой отец сказал, что ты уже уехала.

— Когда ты звонила?

— Вчера вечером.

— Все правильно. Я уже была в поезде.

— Никита исчез вчера днем.

— Как это — исчез?

— Сказал нам с мамой, что будет смотреть в гостиной видик. Последнее время он просто помешался на этой «Дикой орхидее». Дурацкий фильм. Правда, эта чувиха на самом деле на тебя смахивает. Мы были уверены, он там торчит, а он включил видик и удрал. Мы его хватились уже ближе к обеду.

— Его здесь не было, — сказала я. — Здесь все так, как я оставила, когда уезжала. — Я продвигалась вместе с телефонным аппаратом в сторону спальни — нужно было взять кое-что в шкафу. — Здесь так темно. — Перед отъездом я задернула шторы, чтоб не выцвели обои. Я щелкнула выключателем и дико взвизгнула.

На уровне моего носа болтались ступни Никиты.

Он повесился на крюке в потолке. Крюк, которого здесь никогда не было. Я обо что-то споткнулась. Это была электродрель, она взвыла, как сирена воздушной тревоги.

До приезда милиции и Кудимовых я успела позвонить домой.

— Что случилось, инфанта? — раздался совсем рядом Лёнин голос.

— Ты обманул меня! Ты никуда не уехал! Он… повесился!

Леня чертыхнулся. Я в первый раз услышала это от него.

— Чем могу тебе помочь? Приехать?

— Ни в коем случае. Послушай, я уехала от вас вчера вечером. Предупреди родителей. Это очень важно.

— Хорошо, инфанта. Скажу, ты ограбила ювелирный магазин и тебе нужно алиби.

Я хотела спросить, когда он уезжает, но тут раздался настойчивый звонок в дверь.

— Выше нос, инфанта, — услышала я уже из летящей к рычагу трубки.

Не знаю, что сказали следователю Кудимовы. Я рассказала все, как было. Точнее, почти все. Разумеется, я не сказала следователю, что спала с Никитой. «Я не смогла сказать ему в глаза «Я тебя не люблю», — сформулировала свой ответ я. — А потому считаю себя виновницей случившейся трагедии».

Последняя фраза была чистой правдой.

Следователь отнесся ко мне более чем с симпатией. Во всем случившемся он винил родителей Никиты. Это он сообщил мне, что парень с детства стоял на учете в психдиспансере.

Мне показалось, Лёнино лицо мелькнуло в толпе в зале вылета Шереметьево-2, где я провожала Чезаре. Но там было столько народу. Когда Чезаре, запечатлев на моих губах красивый долгий поцелуй, наконец исчез из виду, я ринулась в толпу очертя голову. Бесполезно. Если это был Леня, он, очевидно, не хотел, чтоб я его видела. Если же Леня чего-то не хочет…

Но какого черта он делает в Шереметьеве?

Впрочем, я знала о нем ненамного больше, чем два с половиной года тому назад. Плавал на каких-то судах. Даже не знаю, в качестве кого. Скорее всего простого матроса. Хотя, с другой стороны, Леня не похож на матроса.

Но мне было не до размышлений. Постоянно звонила мать Никиты и монотонным — транквилизированным — голосом сообщала те либо иные подробности из детства своего сына, что он говорил обо мне в последние дни (ругал меня и грозился убить) и так далее. Я не могла отключить телефон — в любую минуту мог позвонить Чезаре. Разумеется, я отличала междугородные звонки от местных, но Вероника Сергеевна звонила и по ночам тоже, а спросонья вряд ли сразу врубишься.

Если я не подходила к телефону день или два, она ждала меня на лавочке возле подъезда и шла за мной повсюду, как собачка.

Мои нервы не выдержали, и я рванула домой.

Отец вручил мне конверт чуть ли не на пороге. В нем была записка от Лени.

Он сообщал адрес, по которому его можно найти в Алжире, куда он уехал работать на два года.

— Кем? — недоуменно спросила я.

— Врачом в больницу. Ты разве не знала, что Леня закончил медицинский?

— Он работал санитаром. Я думала…

Нет, я никогда ничего не думала, а он мне ничего не говорил.

Я гуляла с маленьким Ленькой по тем самым местам, где мы бродили с большим. Наткнулась на останки нашего шалаша. Увы, не умею я плакать. Слезы, говорят, душу облегчают.

Как-то вечером мы всем семейством рассматривали фотографии. Наши старые и те, что успел сделать Леня. Я на них вышла просто замечательно. Иной раз я даже не подозревала, что Леня меня снимал. Но он умел запечатлеть меня в тот момент, когда я выглядела именно так, как всегда хотела выглядеть.

— Он влюблен в тебя, — вдруг сказала мама и испуганно на меня посмотрела.

Я сделала вид, что ничего не слышала. Отец тоже. Бабушка к тому времени на самом деле стала глухой, как пробка.

«Что теперь об этом говорить? — думала я. — Два года его не увижу. Мог бы сказать мне, и я…»

Нет, в Ницце наверняка лучше. Наши специалисты за рубежом живут не ахти в каких условиях. Тем более в Африке. Запирать себя с таких лет…

Вдруг накатила безысходность. С отцом выпили по рюмке коньяка, потом еще по одной. Мне казалось, он порывается что-то мне сказать.

Я поднялась к себе раньше, чем он это сделал.

После Ниццы московская жизнь убивала меня своим убожеством. Я не слишком привередлива в еде и могу есть почти все, но перестроечная пустота наших магазинов, унылые лица на улицах и бесконечные политические шоу на телевидении у кого угодно способны вызвать нервный срыв. А еще я вдруг обнаружила, что снова влипла.

На этот раз я точно знала, кто отец моего будущего ребенка.

Я позвонила Чезаре и сообщила ему эту новость.

Он был рад, но отнюдь не на седьмом небе от счастья, как я себе представляла. Правда, он сказал, что последнее время у него не очень хорошо идут дела.

Чезаре пообещал скоро приехать.

Однажды, возвращаясь вечером домой, я увидела в окнах моей квартиры свет. Меня это не очень озадачило — Наташка так и не отдала мои ключи, хотя после гибели Никиты мы с ней отдалились друг от друга.

Я не разуваясь бросилась в гостиную. На диване возле журнального столика сидел Максим Кириллович. Перед ним стояла почти пустая бутылка коньяка.

— А, наконец. — Кудимов безуспешно попытался подняться мне навстречу. — Я так давно тебя жду. Садись. — Он похлопал ладонью рядом с собой. — Маленькая Манон. Сексуальная женщина. Черт побери, я так понимаю своего сына…

Я села в кресло напротив и плеснула себе капельку коньяка. Мои нервы были на пределе.

— Что вам нужно от меня?

— Все то же, милая Манон. Всего того, что хотят настоящие мужчины от сексапильных женщин. Бог создал тебя, чтоб дарить нам радость и наслаждение. А для чего еще жить? Наша жизнь скучна, сера, бессмысленна и бесконечна. Ты чем-то озабочена, моя Манон?

— Не называйте меня так. И вообще уходите. Я устала и хочу спать.

— Ты собираешься спать одна, Манон? Неужели сегодня ты хочешь спать одна? Я думал, такие женщины, как ты, никогда не спят одни. Могу составить тебе компанию. Я еще не старик и знаю кое-какие приемчики, от которых ты будешь в восторге. Мой сын, думаю, был эдаким зеленым гороховым стручком. Дурак, он был в тебя влюблен. Разве можно влюбляться в сексапильных женщин? Это мука, адская мука. Он ее и не вынес. Тебя хотят все, моя Манон. Но мужчина всегда был и остается собственником. Таким создал его Бог. Мужчина хочет, чтобы его женщина принадлежала только ему. И часто расплачивается за это жизнью.