Наталья Калинина - Не жди моих слез

— Я взяла в кассе…

— Ты? Ничего не скажешь — забавно. А он?

— У Алика тяжело болен отец. Все деньги уходят на врачей и лекарства.

— О, святая наивность! Чем ехать в Краснодар, отложил бы эти деньги на…

— Сейчас выброшусь в окно — ты этого добиваешься? Чего тебе от меня надо? Чего?!

На следующий день я купила в салоне для новобрачных это злополучное платье, фату, туфли. Я была очаровательно невинна в белом наряде. Пользуясь матушкиным отсутствием, набрала Краснодар.

— Деньки считаю — осталось пять.

— Послушай, Жанок, тут с билетами такая кутерьма. — Голос Алика показался мне совсем чужим и далеким. — Правда, мне обещали, но это пока не точно. Так что ты не…

— То есть как это — не точно? Алюша, я уже купила платье и все остальное. Знаешь, как оно мне идет, — закачаешься.

— Это все голые условности. Можно обойтись без загсов, если любишь.

— Что значит — если? Разве у тебя нет доказательств моей любви?

— Ты меня не так поняла. Жанна, ты…

— Когда приедешь, Алюша? Как обещал, да?

— Я же сказал тебе: тут такая кутерьма с…

— Все ясно. Ты пожалеешь. Слышишь, Алик: ты об этом пожалеешь.

— Какая разница? Днем раньше, днем позже.

— Мама правильно говорит: ты настоящий…

— Поменьше бы слушала свою маму.

— Пожалеешь, Алюша, еще как пожалеешь. Тебя никто не будет любить так, как я.

(Всхлипываю от жалости к нам обоим.)

— Успокойся. Прошу тебя. Меня ждут тут. До завтра, ладно? Спокойной ночи.

Еще сорок с лишним рублей, которые мы проели-пропили с Инкой в ресторане на следующий день после аборта.

— Я сделала пять. — Изрядно подвыпившая Инка сунула мне под нос свою растопыренную ладонь. — Представляешь, вместо одной Машки у меня бы сейчас крутились под ногами шесть. При Толиной-то мизерной зарплате и моей неврастении.

— У меня не будет ни одного.

— И слава Богу. Положа руку на сердце — завидую. Из школы бесконечные звонки, сапоги подавай только импортные, каждую неделю новые колготки. Ну а вчера притащила с помойки котенка.

— Ты, наверное, права. Я бы ни за что не вытянула. Но одной тоже ужасно.

— У тебя еще все впереди. Ты только не вздумай рассказывать про аборт своему Алику. Мужчины брезгуют нами после этого. Шизофреники.

— Я сама собой брезгую. Духовно.

— Фу, азиатка несчастная.

— И с Аликом никогда уже не будет так, как вначале. Это всегда будет между нами.

— Что касается твоего Алика, давно хотела тебе сказать…

— Сама все понимаю. Разумом. Но я люблю его, понимаешь? Алик — моя судьба.

— Тоже мне Изольда Златовласая. Вот я познакомлю тебя с одним Тристаном.

Я ухнула на такси до Внукова последние деньги, хоть до зарплаты оставалось целых три дня. Правда, Алик категорически запретил себя встречать. И, как выяснилось впоследствии, вовсе не случайно.

— Познакомься: это Вера, моя кузина.

У Алика был смущенный вид.

— Очень приятно. Жанна.

Какая же я дремучая идиотка!

— Я о вас много слышала.

Эта Вера дерзко смотрела мне в глаза.

— Алюша, мы проводим Веру и поедем ко мне. Мама ночует на даче у подруги. Я приготовила обед.

— Жанок, понимаешь, мм-м… Словом, я обещал показать Вере Москву. Я позвоню тебе вечером, ладно?

— А как же обед? Я купила «Алазанскую долину». Мамы не будет два дня, — жалко лепетала я.

Я отнюдь не злорадствую по тому поводу, что благодаря этой самой Вере Алик не поехал на конкурс в Польшу, в результате развода и размена очутился в коммунальной квартире, перессорился с родителями, лежал в «Склифе» после неудачной попытки отравиться димедролом. Запамятовала, правда, в какой последовательности. Примерно раз в три месяца он мне звонит, и мы идем в кафе-мороженое (теперь всегда расплачивается он). Я молча, без каких бы то ни было эмоций, выслушиваю подробнейшие детали его «несостоявшейся жизни». Меня Алик ни о чем не расспрашивает, но каждый раз говорит, что в любую минуту готов прийти мне на помощь.

Ах да, совсем забыла, еще хрустальная ваза (цену не знаю — подарок коллектива по случаю маминого ухода на пенсию), которой я запульнула из окна, чтоб не прыгнуть вниз самой, когда вернулась в тот день из Внукова. Вроде бы все. Ну, разве что такие мелочи, как японский зонтик, забытый в телефонной будке, из которой я напрасно умоляла Алика о последнем свидании, испорченный финский плащ — после этого разговора уселась покурить на только что выкрашенную скамейку. Может, еще что-то — не припомню.

…О, с каким бы удовольствием я запустила в это окно чем-нибудь тяжелым. Торшер ему не на что купить, что-ли?..

— Все-таки есть на свете Господь Бог — избавил меня от зятя-слюнтяя. Господи, спасибо тебе.

Мама истово перекрестилась, хоть она у меня врожденная атеистка.

— Мама, мамочка, я так его люблю…

— Не его ты любишь, а свою первую…

— Знаю, знаю. Но как их теперь разделить?

— Не заводи себя. Вот вернется из Праги Алеша Сперанский, и все станет…

— Пошел бы он… к одной матери.

— Послать всегда успеешь. Скажи мне честно: с этим твоим скрипачом хорошо было в постели?

— Все это такая чепуховина. С ним везде было хорошо.

— Теперь мне все ясно. Между прочим, я так и думала.

— Что ты думала?

— Что он — потенциальный импотент. Годам эдак к тридцати у него совсем не будет стоять…

— Мама, не плюй мне в душу. Оставь в ней хоть что-то святое.

— Через год-два ты бы сама все поняла. У тебя бы начались головные боли, нелады по женской линии, истерики. Физиологию еще никому не удавалось обмануть.

— Боже, какая грязь.

— Вот именно. Скажи спасибо, что нам удалось из нее выбраться.

Потом я долго, очень долго, разыгрывала из себя недотрогу, хотя иной раз мне хотелось назло Алику, матушке, себе — всему свету — переспать с первым встречным. Воспитание не позволило. Так называемые интеллигентские привычки. Матушка в знак примирения купила мне роскошный английский свитер. Мы поплакали вместе, я обклеила новыми обоями кухню, помыла окно. По совету Инки подстригла волосы и стала подкрашивать губы и глаза.

В тот вечер Инка нагрянула ко мне на работу без звонка. Я как раз собиралась сматываться.

— Тольке я сказала, что мы с тобой идем в кино. Постой, постой, как же оно называется?.. Ах да, «Наваждение» — мать рассказывала, про что там. Имею же я право хоть раз в месяц отдохнуть от моей милой семейки. — У Инки лукаво поблескивали глаза. — Посидим, посмеемся, глотнем чего-либо для тонуса — у Вадьки всегда имеется. Словом, разгоним твой сплин. Он напишет твой портрет. Видела, какой шикарный у меня в спальне висит? Наверняка будет клеиться к тебе, а ты можешь сказать, если на самом деле не хочется: всем видам любви предпочитаю платоническую. А там, кто знает, может, и захочется.