Яся Белая - Цветы всегда молчат

– Ну же, давай, ешь! – и Молли с Долли протянули ему тарелку.

Мальчик, закрыв и аккуратно сложив книгу, чтобы ненароком не повредить ее, поправил очки (приемный отец специально купил ему на несколько размеров больше, чем нужно, обосновав это тем, что он будет расти, а тратить потом деньги на новые он, мистер Эрмидж, не намерен) и вежливо, почти не заикаясь, произнес:

– Спасибо, леди Молли и леди Долли. Я польщен вашим вниманием, но я не голоден.

– Гадкий! Гадкий! – тут же завопила Долли.

– Как ты можешь?! Мы сами несли их тебе! – поддержала ее Молли, топоча при этом ногами.

– Кузин моих обижаешь, шавка безродная! – рыкнул Роджер.

– Вяжи его! – просюсюкал Саймон.

И все они толпой ринулись на него. Мальчику не разрешалось сопротивляться. Сопротивление тут же приравнивалось к желанию покалечить кого-нибудь из них, о чем немедленно доносилось взрослым, и те уже решали, как построже наказать наглеца, посмевшего занести руку на их драгоценных чад.

Поэтому он лишь ногой откинул книгу и позволил им себя скрутить. Они достали заранее запасенный жгут и привязали его к лестничной балке, и Молли вновь взяла тарелку с печеньями, Рождер вновь пустил в них слюни, и сладость подсунули ему под нос:

– Ешь, а то мы повыбиваем тебе зубы!

Пришлось есть. Делать это было сложно, потому что руки были связаны за спиной.

Дети покатывались от хохота:

– Ой, ест, как свинья!

Он действительно весь запачкался, хотелось вытереть рот – было очень неприятно. К тому же печенья были чересчур сладкими, и его тошнило. Он сказал им было, что больше не может съесть. Но девчонки опять стали визжать и обзывать его гадким.

Пришлось доесть. Но печенье стало поперек горла, и он закашлялся.

– Сейчас я тебе помогу! – с этими словами Роджер со всего маху саданул его кулаком в живот.

Мальчика вырвало струей. Дети громко захохотали.

– Вот теперь точно свинья!

Они обрезали веревки так ловко, что он упал аккурат в свои рвотные массы.

– Свинья! Свинья! Свинья должна жить в свинарнике! Ей нельзя ходить по дому!

Они захлопнули дверь его каморки и подперли стулом.

– Спи там, в своей блевотине! – проорал Роджер из-за двери. – Ты же любишь грязь!

Мальчик вытер рот рукавом, затем стащил с себя одежду, бросил ее на вонючую лужу, отполз подальше, насколько это было возможно, и порадовался, что книга осталась цела…

…У него было лишь одно утешение – сны. Он всегда видел один и тот же сон – юную девушку в ярко-красном платье. Она была настолько красива, что казалась ему феей из сказки. Девушка улыбалась, протягивала ему руку и куда-то звала… Возможно ли, чтобы такая красавица сама хотела держать его за руку? Конечно, отвечала обычно она, ведь он такой славный. Эти сны были отдушиной. Лучиком света. Они согревали теплом и надеждой.

А потом у него забрали ее…

…Еще одной названой тетушкой мальчика являлась теперь Сесил Гренвит, мать Роджера… Ей повезло меньше сестры, ныне графини Брандуэн, – аристократа не досталось. Зато удалось отхватить преуспевающего коммерсанта. К тому же, в отличие от сестры, Сесил не блистала красотой.

В тот день мальчику исполнилось десять, и тетушка Гренвит приехала поздравить его. Когда он вошел, она подошла к нему, приобняла за плечи и улыбнулась, обнажив крупные желтые зубы…

– Мальчик мой! – воскликнула она. Говорила тетушка так, будто торопилась, отчего проглатывала гласные. – Какой же ты хорошенький!

Она чмокнула его в щеку. Мальчик, испуганный таким проявлением чувств, стер прикосновение ее губ. И тут же получил солидную оплеуху от отца.

– Наглец! – заорал Эрмидж. – Твоя тетушка хочет приласкать тебя, а ты отвечаешь ей черной неблагодарностью!

Мальчик поклонился и сказал:

– Простите, тетушка.

– Не извиняйся, малыш! – с придыханием проговорила она. – А ты не бей его, Уилл. Мальчик растерялся! Вы совсем не ласкаете его!

Уильям Эрмидж хмыкнул и, одарив их многозначительным взглядом, сказал:

– Идите уже! Пусть все случится скорее!

Тетушка повела его за собой, торопливо рассказывая:

– Ах, малыш! Ты будешь очень-очень рад! Тетушка приготовила тебе особый подарок!

Когда они вошли в одну из пустых комнат наверху, тетушка попросила помочь ей раздеться. Он повиновался. Вскоре она предстала перед ним совершенно обнаженной. У нее были обвислые груди, обрюзгший живот, паршивая кожа и редкие волосы на лобке…

Мальчику было противно на нее смотреть. Тетушка же стала раздевать его. А потом она стала его ласкать. Действительно, за всю его жизнь его почти не ласкали, хотя он, как любой ребенок, жаждал этого. Но он никогда не хотел, чтобы его ласкали так, в этих местах. Потными руками. Оставляя на теле следы от мокрых поцелуев. Он умолял ее этого не делать, просил разрешения уйти… Но она велела ему лечь на кровать, привязала его руки к изголовью и…

Тогда он узнал, что грязь бывает особого рода. Та, которой марают душу. Ее не смыть. Она всасывалась в кровь, бурлила по венам… Тетушка Сесил познакомила его с новым чувством, имя которому – отвращение к себе…

…После того случая ему перестала сниться девушка в красном платье…

Лондон, Хэмпстед, 1878 год

Ричард распахнул глаза. Сердце колотилось, по виску стекала струйка пота, руки противно дрожали…

Хорошо, что он спал в гостиной, и никто этого не видел. Он встал, нашел салфетку, вытер пот, затем ушел в туалетную комнату, выбросил салфетку в урну и тщательно вымыл руки с розовым мылом.

Теперь, когда у него были деньги и свой дом, он мог позволить себе ванные, душевые, туалетные на каждом этаже и едва ли не за каждой комнатой. Рабочие, когда увидели перепланировку проекта здания, очень удивились, потом решили, что у богатых свои причуды и почему бы не сделать в доме целых семь ванных комнат, если есть такая возможность…

Ричард склонился над раковиной и судорожно вздохнул. Для пущего эффекта плеснул воды еще себе на лицо и лишь после этого вернулся в гостиную. Подошел к бару, налил полный стакан бренди и залпом выпил. Для Садовников алкоголь бесполезен, но сейчас ему нужна была хотя бы иллюзия успокоения.

Руки все еще дрожали. Проклятый Эскулап!

Воспоминания сегодня были особенно навязчивыми и не хотели отпускать. Он выпил один бокал. Лег на диван и закинул руки за голову, чтобы хоть так унять эту омерзительную дрожь…

Сила Садовника, как ошибочно полагали некоторые, вовсе не исцеляла от болезней, детских травм и прочего. Ведь единственное, на что она была нацелена, – защита Цветка! А так – разве что добавляла проблем и демонов.

Ричард закрыл глаза. Длинные ресницы вздрагивали, задевая изнутри стекла очков и будто желая улететь от той бездны, в которую тянуло сознание…