Анна Гаврилова - Большая и грязная любовь

Хорошо, что очарования не было, иначе оно бы не просто спало – разбилось вдребезги.

– Надеюсь, вы ее не повредили?

– И даже не поцарапали, – отозвался Вал.

Блондин эту реплику словно не заметил.

– Личных вещей при ней нет?

– Ничего нет, – буркнул Шас. – В халате вышла.

– Отлично, – откидываясь на спинку кресла и закладывая руки за голову, сказал синеглазый. Он по-прежнему глядел на меня, а я… я стояла и радовалась, что поток слез никак не иссякнет – за слезами не только гордости, за ними ничего не видно. – А то зная Глеба…

– Что? – тут же напрягся тот, кого я определила как старшего.

– Ну, в ее мобильном точно жучок, – протянул блондин. – Где-нибудь в подкладках сумочек, в каблуках, ну и дальше по списку… Так, стоп. Она в туфлях?

– Босиком, – ответил Вал.

– Тогда какого дьявола она стоит на холодном полу?!

От этого вопля даже я вздрогнула, не то что оборотни.

– Сядь, – скомандовал старший, указывая на пустующий диван.

Я громко всхлипнула и… все. Запас прочности кончился.

– Да успокойте вы ее! – рыкнул синеглазый.

– Катрин! – тут же позвал Вал. – Катрин, принеси что-нибудь от нервов!

На диван меня усадили силой, успокоительное тоже не добровольно пила. Блондин, наблюдавший за этим делом, заметно морщился, остальные откровенно кривились. А я выла в голос и искренне радовалась тому, что истерика… она странная какая-то.

Да, ору. Да, слезы ручьем (и не только слезы). Но голова ясная, а разум уперся и уступать место эмоциям не желает. Держится, зараза, всеми лапами. Уверенно анализирует происходящее.

– Дура, – сказала напоследок Катрин. – Шон такой же инкуб. Ты ничего не теряешь.

Сама дура! И… и не только дура.

– Ладно, поплачет и успокоится, – рыкнул кто-то. – Потом память подчистят, и все.

– Подчистим, – раздался голос из динамиков. – Но к приезду курьера девочка должна быть в порядке. Я не хочу бодаться с таможней.

Шон? Такой же инкуб?.. Это один из высших, да? Как противный Тью Вон?

– Все сделаем, – заверил старший. – Шас, разберись.

О да! Очень умно! Поручать успокаивать меня тому, кто принес столько бед. Да меня от одного имени мутит.

Дерганый сел рядом, попытался обнять, но я не далась.

– Крис, – позвал он тихо. – Крис, успокойся…

А блондин, названный Шоном, продолжал говорить:

– Молодец ваш Шас, на правильных девочек западает. Если б не его метка, фиг бы вы девочку заполучили. Вот и не верь после этого в совпадения.

– Это не совпадение, – сказал кто-то. – Это справедливость. Вознесенский принес слишком много горя.

Шон от этой реплики отмахнулся. Уж что, а мнение подельников его не тревожило точно.

– Надеюсь, метка Шаса уже отпала? – вопросил он.

– Думаю, да, – выдержав паузу, ответил старший. – Такие метки не дольше лунного цикла держатся. При использовании зова выгорают почти сразу.

– А уводили ее как?

– По крышам, – это уже Вал встрял. – Тело человека, как выяснилось, способно на многое.

– То есть?

– Она метров на двадцать прыгнула. Перенапряглась слегка, но это лечится.

– А говорил, даже не поцарапали. – В голосе синеглазого прозвучала высшая степень недовольства.

– Ну так сам бы и воровал, – огрызнулся Вал.

– Зачем? Это не я, это вы Глебушке отомстить вздумали. Это вы все не успокоитесь.

– Теперь успокоимся, – заверила Катрин. – Как только эта тварь с голоду сдохнет, мы все раз и навсегда успокоимся.

Ответом женщине стал громкий смех с механическим оттенком. Это Шон по видеосвязи веселился.

– О, милая моя Катрин, ты не права! – отсмеявшись, заявил инкуб. – Точнее – не совсем права. Твоя месть на деле куда страшней, чем кража из холодильника.

В гостиной повисла тишина, даже я всхлипывать перестала.

– Глеб любит эту мышку, – сказал блондин. – Любит по-настоящему.

Мое сердце… оно сальто совершило, тройное. Забилось так сильно, что захотелось придержать рукой. И только роль убитой, ничего не понимающей истерички не позволила это желание осуществить.

– Вознесенский любить неспособен, – процедила Катрин. – Он урод. И этим все сказано.

– Я тоже так думал, – отозвался Шон. – Но видишь ли… Я звонил ему во вторник, по нашим, по внутренним делам. Задал дежурный вопрос – как поживаешь, а в ответ получил… Шон! Я пропал! Я влюбился в женщину!

Вторник – день, когда я отчет сдавала. И… Черт! Но ведь тогда Глеб еще не знал, что я умею не только отдавать, но и забирать. Он был убежден, что я обычная.

– Врешь! – выпалила Катрин.

– Выражения выбирай, – тут же посуровел блондин. – Говорю, Глеб ее любит. Любит! Я битый час его стенания по этой Крис слушал.

Чтобы скрыть глупейшую из улыбок, пришлось взвыть и зарыться в рукав некогда белоснежного халата. И тут же услышать гневное:

– Да успокойте вы ее!

Рука Шаса легла на плечо, погладила успокаивающе. На попытку отстраниться оборотень отреагировал тихим рыком:

– Крис, успокойся. Успокойся немедленно!

Но я все равно отодвинулась. Потом забралась на диван с ногами и, подтянув колени к подбородку, затихла.

За нашей возней явно следили, причем все. Разговор продолжился далеко не сразу.

– Извини, Шон, – сказала женщина с почти бесцветными глазами. – Ты прав. Ты прав, а я нет. Вознесенский урод, но в то, что он влюбился, – верю.

Недоуменная пауза длилась недолго.

– Она светлая, – пояснила Катрин. – Мне Вальтез рассказывал.

– Старший беседует с прислугой? – В голосе блондина звучала ирония, но женщину она не проняла.

– Да. И с Лентяем тоже.

– И что такого особенного рассказал наш старик?

– Она светлая, – повторила Катрин. – Если бы Крис родилась одной из нас, она бы родилась элементалем Света. Вальтез сказал, в ней нет злобы и зависти, и всего остального, что мы так привыкли видеть в людях и друг в друге. Она не такая, как все. Чистая.

– Ты называешь чистой девку, которая спала с инкубом? – возмутился кто-то.

– Она чистая, – повторила Катрин убежденно. – Глеб не мог не влюбиться. Он урод, а уроды всегда к чистоте и свету тянутся.

Желание возразить и высказать все, что думаю о самой Катрин, было задушено на корню. Просто тревожный колокольчик, интуиция да и банальная логика подсказывали – разговор не на нашем языке ведется.

Ведь не может человек по имени Шон говорить без тени акцента, верно? А тот жест старшего из оборотней? Это же не просто так. Да и не стали бы при мне подобные вещи обсуждать, даже при условии, что умеют исправлять память. А я, увы и ах, переходов речи не различаю, и если заговорю, то не факт, что на том языке, на каком нужно.

– Да, мы… тянемся к Свету, – усмехнулся блондин.

– Извини, – пробормотала женщина. – Я не о тебе, о судье.

Ну вот, кто о чем, а эти снова о своей обиде.