Кайса Локин - Сумеречный сказ

– Злословят на неё завистники всё, а вы верите им, матушка, – сетовал Игорь. – А зря. Люблю я её и жениться хочу, а без вашего слова родительского не бывать мне счастливым. Не хочется мне против воли вашей идти. Поэтому прошу: обдумайте всё ещё раз, покуда меня не будет, – поклонился молодец до земли, поцеловал мать и вышел из избы прочь.

В град он собрался за гостинцами для любимой своей да на ярмарке пышной продать хотел дары земельки своей. Тоска и грусть сердце Игоря сжимали, когда он мимо избушки Ярославы проходил и лишь кивнул украдкой, с ненаглядной прощаясь. Не мог молодец её с собой взять, а потому молился небесам о защите лебёдушки своей.

Вся деревня завидовала Ярославе – сиротинушка, а не голодала. В хорошей, крепкой избе на окраине жила и радовалась солнышку ясному. По хозяйству хлопотала, урожай по осени собирала, весной же сама всё сажала, родителей молитвой ласковой часто вспоминала. Скотинка всегда ухожена и сыта была, в комнатках просторных мышей не видала. Стерегли её собаки да кошки – гостей незваных на порог не пускали. Рукодельницей ещё Ярослава слыла: сложные узоры рубахи и сарафаны её всегда покрывали, а платки как расшивала – загляденье.

Зависть брала людские сердца: негоже, чтоб девка так всё могла, да ещё никому не должна – значит, ведьма она. Точно отравы украдкой варила, словцами лихими соседей заклинала, посему-то те худо и жили. Курица однажды в округе пропала, так не на лисицу подумали, а на Ярославу. Токмо ей и нужно было скотинку изводить да на зелья свои пустить, дабы чары злые на деревеньку пустить. А когда на прошлой седмице, дитятко от хвори в муках страшных умерло, так снова на Ярославу наговорили. Ведь с ней-то мамка ребёнка накануне болтала, на судьбинушку жаловалась. Качали бабы головой, точили вилы мужики и глядели всё хмуро, расправу ведьме предрекая.

С подачи Михайло – главы поселения – испросили обиженные у Лады, когда сынок её домой воротится. Как прознали, что дней через семь, так скоро решили тёмное дело провести: утопить девицу. Да не просто с камнем на шее ко дну пустить, а в жертву водяному преподнести – так она уж точно к ним никогда не вернётся.

Давно уж забыт был старый обряд, лишь сказки дитяткам молвили бабки по вечерам. В деревеньке той традиция страшная жила: в озере местном водяной водился и раз в год невесточку себе просил. Взамен обещал он жителям богатства, урожай и благодать. Со слезами на глазах девиц водам холодным отдавали, шибко гнева водяного боялись. Да токмо когда решили невесту сынка старосты извести, так поднял молодец бунт и положил конец обряду страшному. С той поры много лет уж кануло – никто более к озеру не ходил, капризы водяного не выполнял.

Однако ж, как про ведьму резко все жители загоготали, так тут же решили жертвоприношение устроить. На то жена Михайло постаралась. Каждой соседке своей она ужасов наплела про Ярославу: и дурная она, и женихов изводит, и отраву варит, и скот убивает. Охали, ахали, плакали – решили, наконец: надобно, так надобно. А заодно и для себя пользу получат: и от ведьмы избавятся, и благодать получат, ведь обязан был водяной обещание своё исполнять.

Когда ж расспросы пошли, так поняла всё Лада и заперлась вечером тёмным заперлась в избушке своей. Молиться она принялась: боязно стало за девку да за сынка, но против люда озлобленного не пошла.

Меж тем с вилами и топорами к дому Ярославы толпа подошла, всех собак да кошек огнём отогнала. Мужики силой девицу за косы вывели, чрез всю деревню и по лесу в одной рубахе проволокли. По рукам и ногам связали, косы густые распустили, на макушку венок из ярких цветов и лент нацепили – приодели для свадьбы с водяным. На тонкую шею камень тяжёлый привязали и, проведя по тропинке крапивной, под песни могильные в лодку уложили. Слёзы из очей Ярославы катились, к небесам она обращалась и о защите для Игоря просила. Ничто девицу более не тревожило, кроме благополучия любимого – её ведь судьба гнилыми людьми уж определена.

В лодку, что в ромашках, калине и васильках утопала, запрыгнул Михайло и на середину озера отправился. Цветы украшением служили, запахом голову дурили. Рука старосты ладонь девицы крепко сжимала, но не смотрела на него Ярослава, песням грустным внимала. Усмехнулся тогда Михайло робости и покорности её и, прижавшись, молвил на ушко:

– Коль послушалась бы меня, так сейчас бы не здеся лежала, а дома бы хлопотала и меня ночами тёмными встречала.

Ярость девицу одолела, распахнула она глаза и плюнула в лицо гаду. Речи гнусные слушать тошно стало: уж сколько Михайло вокруг неё ходил, заботой елейной окружал да предложения постыдные делал. Одначе не слушала его никогда Ярослава и всегда прочь гнала, не желая его подле себя видеть. Оттого и стала окружать её слава дурная: Михайло жизни мирной не дал.

– Гордая, да? – Михайло смахнул плевок и гадко улыбнулся. – Знай же, что ныне все твои земли моими станут, всё себе заберу, а животных твоих первыми под нож отдам. Ты же не увидишь счастья, не познаешь жизни мирной. Будешь на дне обитать и жабрами обрастать, – и, обернувшись к люду, загорланил: – Водяному невеста новая будет служить, женой ласковой станет да икорку метать устанет, – и под хор голосов опрокинул Ярославу в воду.

Мерно лодка Михайло плыла, оставляя позади цветов россыпь да круги в стороны расходящиеся. Совесть его души не касалась, страх в сердце не обитал – он с непослушной разобрался, власть свою в очередной раз показал.

Наутро горевать люди не думали: ведьму убили, а значит, покой заслужили. Одна лишь Лада слезами умывалась да сынова возвращения боялась. Корила она себя, ругала, плакала все дни и ночи напролёт, даже к озеру сходила однажды: пала на колени, берег целовала и прощения просила. Однако молчала земля – расправой страшила.

Игорь воротился чуть позже обещанного срока: в пути задержался, бумаг кипу подписывал, да ярмарка долго продолжалась. По прибытию домой хотел молодец сразу с милой лебёдушкой своей свидеться. Неспокойно было, душа его точно беду чуяла. В пути ещё что-то сердце тревожно кольнуло, но быстрее добраться он никак не мог.

Покуда сын котомки разбирал да наскоро кашу вкушал, маялась Лада, страх грудь обжигал, и сдалась она наконец. Рассказала на одном дыхании, что с Ярославой приключилось. Как громом поражённый, долго Игорь верить словам матери не хотел. Всё отрицал, не желал правде внимать, но заплаканные очи Лады токмо лишь в истине слов убежали.

– Виновата я, глупая, – шептала старуха, к ладони сына лбом прижимаясь. – Не уберегла, не смогла – струсила я.… – и зашлась рыданиями горькими.

Вскочил Игорь, на мать лишь на миг взглянул и бросился к озеру. Ведь знал он, прочувствовал беду, все сплетни да наговоры злой рок предвещали, да только не поверил молодец сердцу своему и с любимой не остался. Припал Игорь к берегу, камышами поросшему, и зарыдал горючими слезами.