Дана Арнаутова - Грани безумия. Том 2

– Радость! – провозгласил Джанталья и зашелся кашлем. Немного отдышался и продолжил хрипловато, однако набирая силу голоса с каждым словом: – Великая! Радость! Перед лицом Благих свидетельствую! Этот юный синьор – мой старший внук! Лучано Фортунато Фарелли, принц Джанталья!

«Все-таки рехнулся, – обреченно понял Лучано. – Только непонятно, кто из нас двоих, он или я? Хм, вроде бы я из Дорвенанта уезжал в полном здравии, что телесном, что умственном. А вот старик вполне мог помешаться – после таких-то потерь! Меня – в принцы?! Я бы посмеялся, не будь это столь грустно. Да и грех смеяться над подобным… Если бы не мой заказ в Дорвенанте, ведь это я мог быть среди тех, кто лишил его наследников…»

– Право, грандсиньор, мне очень жаль, – обратился он к старику как мог почтительно и даже ласково. – Но вы ошибаетесь. Я никак не могу быть вашим внуком.

Метнул быстрый взгляд в сторону Риккарди – ну тот же понимает, что все это бред сумасшедшего, пусть уж позаботится о своем престарелом больном приятеле – и обомлел. Принц Джермонто смотрел на него со спокойным интересом, словно все происходящее было абсолютно правильным. Так же, как и его сыновья. И три нарядных синьора, оставшихся у трона. И даже четвертый, что так и держал подушку на вытянутых руках, а они, между прочим, уже начали подрагивать от напряжения… Они все смотрели на Лучано так, будто понимали, что здесь творится, и были с этим полностью согласны!

– Мальчик мой… – проговорил Джанталья, глядя на него и вправду безумными глазами. Безумными от счастья и восторга, если только Лучано хоть что-то понимал в чужих взглядах. И повторил так радостно, словно эти два слова доставляли ему наслаждение: – Мальчик мой! Ты не знаешь… Я и сам не знал до недавнего времени. Позволь, я расскажу! Моим добрым друзьям это известно, а тебе неоткуда… Идем! Идем со мной! Ах да, ключи! – Он оглянулся, ткнул пальцем в подушку и снова повернулся к Лучано. – Это ключи от нашего города. Твоего города, Лучано! Дорогой мой… – Закашлялся, но тут же заговорил опять: – Возьми их, мальчик мой. Они твои по праву. Я объявляю тебя своим законным внуком и господином Лавальи! Бери же!

Пожилой синьор с каменным лицом сделал последний разделяющий их шаг и ткнул подушку прямо в руки Лучано, а потом поспешно отступил и поклонился – низко, с невероятной почтительностью. И в точно таком же поклоне согнулись три остальные синьора у трона, а Риккарди и его сыновья склонили головы – в поклоне равных равному. Баргот бы побрал эти этикетные тонкости, которые Лучано после Дорвенны читал легко, как рецепт. Сейчас прочитанное его пугало!

– Грандсиньор… – тихо проговорил Лучано, чувствуя себя дурак дураком с проклятой подушкой в руках. – Вы ошибаетесь, поверьте…

Джанталья потянулся к нему прямо через подушку, и Лучано едва не отпрыгнул, но вовремя сообразил, что старик не настолько безумен, чтобы причинить ему вред. Точнее, безумен совсем иначе.

Он беспомощно поглядел на регалии – ключи от города, теперь это понятно. Цепь оттуда же, наверняка часть той древней цепи, которой когда-то закрывали бухту. Ну и бляха что-то такое означает, не зря же на ней крылатая ладья – герб Лавальи. Но что за бред, в самом-то деле! И почему остальные в нем участвуют, а не зовут целителей?!

И тут Риккарди впервые разомкнул губы:

– Грандсиньор Корнелли, возьмите у его высочества Лучано регалии. Мы все были свидетелями, что их передали с должным почтением и приняли как положено. Бальтазар, друг мой, твой внук нуждается в объяснениях.

Что-то дрогнуло в самом воздухе зала, и все разом изменилось. Пожилой синьор, словно спохватившись, церемонно и учтиво забрал у Лучано барготову подушку, из той же боковой двери как по волшебству появилось легкое удобное кресло для старика Джанталья, и двое грандсиньоров помоложе помогли принцу в него сесть. Второе кресло оказалось рядом с Лучано, и он, повинуясь выразительному взгляду хозяина Джермонто, покорно в него опустился. Ясно было одно: никакой речи о Беатрис не идет, и это прекрасно! А вот все остальное… Ему показалось или Риккарди всерьез назвал принцем его самого?! И внуком Джантальи?

– Выслушай меня, Лучано, – торопливо заговорил Джанталья, жадно вглядываясь в его лицо, благо их кресла поставили друг напротив друга прямо перед тронным возвышением.

Остальные синьоры, как и два младших принца Риккарди, так и остались стоять, между прочим, отчего Лучано чувствовал себя еще неуютнее. Барготов этикет…

– Выслушай меня… – повторил Бальтазар Джанталья с той же виноватой беспомощностью и потер лицо ладонями. – Это так сложно объяснить… Мой сын Алессандро… Долгое время он был бездетен. У меня было три сына и две дочери, но… мой род несчастлив! Паоло и Энцио не дожили до двадцати – одного унесла черная лихорадка, второго отравили…

«Насчет черной лихорадки я бы тоже не был уверен, – отстраненно заметил Лучано про себя. – Знаю яд, который в точности ее имитирует».

– Амелия и Розабелла вышли замуж, но… Амели, бедная моя девочка, умерла родами… Розина угасла несколько лет назад бездетной… Остался только Алессандро, старший, мой первенец и наследник, мой сынок… – Потянувшись вперед, Джанталья схватил Лучано за рукав и заговорил еще быстрее, то и дело судорожно сглатывая, как будто слова его душили: – Я любил сына, клянусь Всеблагой! Моего единственного мальчика, радость моего сердца! Я любил его как никого другого, я позволял ему все, старый дурак! Он привык, что я ни в чем ему не отказываю! Он любил жизнь, любил все ее радости: вкусную еду, вино, красивых женщин, особенно женщин… Я даже позволял ему признавать бастардов, а к его семнадцати годам их было уже пять. Я бы только радовался, поверь, nipotino, я бы радовался, если бы это были здоровые крепкие малыши! Первый был горбат и умер вскоре после рождения, второй родился с заячьей губой и тоже долго не протянул, мы похоронили его через несколько месяцев, третий прожил всего неделю… четвертый…

Старик затрясся, словно в падучей, и Лучано на миг показалось, что сейчас его хватит удар.

– Неважно, неважно! – простонал он. – Те дети, что могли жить, рождались недоумками, не способными даже говорить, а остальные несли такое уродство, что не доживали и до года! Я позволял признавать их, я давал им свое имя, надеясь, что рано или поздно хоть одна из женщин моего сына подарит мне здорового внука или внучку. О, если бы так случилось, я бы немедленно велел Алессандро на ней жениться. Я бы любил ее как родную дочь, кем бы она ни оказалась! Дворянка, купчиха, да хоть путта из портового квартала – клянусь, она стала бы моей дорогой невесткой, и я бы никогда не припомнил ей прошлого! Только бы родила… Но… бастарды все множились, и каждый из них – каждый, слышишь?! – выворачивал мне душу наизнанку своим уродством, а затем и смертью! Когда я узнал, что Алессандро сошелся с нашей экономкой и она беременна, я не выдержал. Прости, прости меня! Я больше не мог надеяться… Ему уже было тридцать, понимаешь?! И ни одного здорового ребенка… Только череда маленьких гробиков в нашем семейном склепе и трое выживших – но лучше бы они не выживали, клянусь Благими. Впрочем, их тоже давно нет… Эта женщина, она была молода и здорова, она хорошо работала для нашей семьи, но Алессандро ее не любил, просто позабавился от скуки. А она зачем-то оставила плод, хотя знала, все знала… И я не смог разорвать себе сердце еще раз. Я велел ей уезжать и не марать имя Джанталья еще одним выродком, который станет ходить под себя или мучительно умрет у нас на глазах…