Катерина Траум - Застывшая кровь

Болотные духи, надеюсь, его хотя бы не били. Я же запретила издеваться, пытать или морить голодом… но местные стражники вполне могли ослушаться. Ужас в том, что мне на это не плевать, хотя каждая его рана обязана радовать. Ведь это было бы справедливо.

– Ты пришла молчать и любоваться?

Анвар усмехается в привычной манере превосходящего по силам хищника, медленно разворачиваясь ко мне. Не растерял и толики грации сервала, разве что глухо брякнувшая цепь, тянущаяся от шеи к рукам, не вписывается в знакомый образ. Я смело смотрю в его глаза, мысленно выстраивая помимо ржавых прутьев решётки барьер за барьером – те, которые не дадут вновь затеряться в вихре прозрачной радужки. А тёмное лицо с заметно погустевшей щетиной и грязными разводами застывает в удивлении.

Знаю, что меня тоже оценивают. Не корону или траурный наряд. А болезненно серую кожу, выпирающие хрупкие кости ключиц и заострившийся подбородок. Цепкий взор проносится по каждой этой детали, ощупывая как руки опытного лекаря, определяющего, сколько больному осталось коптить небо.

– Пришла узнать, у всех ли в твоём роду есть привычка хамить членам династии, – наконец, нахожу я слова и сминаю письмо герцога, а затем брезгливо бросаю его к ногам Анвара через прутья.

– Выглядишь… кошмарно, – будто мимоходом роняет он, покорно наклоняясь за бумагой.

– Что, больше нет необходимости сыпать комплиментами?

Он едва заметно, укоризненно качает головой. Сделав шаг влево, ближе к свету факела, не торопясь разворачивает письмо и вчитывается в строчки. Всё такие же ловкие длинные пальцы, бугристая обожжённая рука – силюсь обращать внимание на эти детали как можно меньше, потому как от малейшего воспоминания тянет тоской в груди. На каждое его движение неприятно гремят цепи, и меня в очередной раз за утро начинает подташнивать. Хищник в клетке. Стихия в банке. И как же хорошо иметь от неё единственный ключ.

– Иного от отца я и не ждал, – закончив читать, совершенно невозмутимо констатирует Анвар, смотря на меня поверх мятого листа. – Я говорил: в моей семье каждый готов умереть за другого.

– И погубить всех, кто окажется рядом, не так ли? – ехидно фыркаю я, боясь даже приближаться к теме его обмана. Нет, только о будущем, обо всём, что мне поможет принять решение. От небрежности, с которой Анвар заявляет об устроенном им хаосе, тело подрагивает ледяной злостью. – Харунов выродок, ты понимаешь, что из-за тебя начнётся война?! Что погибнут сотни, тысячи невинных людей: и темнокожих, и белых?! И нам ещё повезёт, если слабостью охваченного пламенем Афлена не решат воспользоваться волайцы или тот придурковатый принц Сотселии, или…

– Или ты просто прекратишь всё прямо сейчас, отворив эту решётку, – перебивает мои набирающие обороты крики спокойный низкий голос, и Анвар устало прислоняется к плесневелой стене, по-птичьи склонив набок голову.

– Ты…

Задыхаюсь я этой наглостью, в немом возмущении открывая и закрывая рот. Прозрачные глаза следят за мной, не мигая и будто бы насмехаясь, и желание позвать стража покрупней, который хорошенько даст Анвару под дых и собьёт всю спесь, вспыхивает во мне настолько, что забываю даже про промозглый холод и тошноту. Обхватываю прутья решётки с силой, от которой немеют пальцы, и пытаюсь взглядом выразить всю клокочущую в груди ярость.

– Всерьёз думаешь, что я просто так тебя отпущу? После всего, что ты…

– Что я сделал? Давай, хочу послушать от тебя самой. А то, видишь ли, крысы плохие доносчики новостей. Хочу знать, за что меня завтра собираются судить – только за то, каким я родился? Что пытался обезоружить обезумевшую от горя королеву, пока она сама себе не навредила, или же…

– Не делай вид, будто не понимаешь, и не пытайся придать предательству короны благородства, – шиплю я, с трудом сдерживая то, как не к месту начинает печь солью глаза. – Всё это, всё, что ты делал с самого дня, как прибыл в Велорию, было ради убийства короля. Зачаровать меня, уговорить на поединок, подменить Маису и подать мне отравленный меч…

– Безумно интересно. – Анвар не выдаёт малейших эмоций, разве что у зрачка загораются крохотные чёрные искорки злости, и он походя поправляет на шее железное кольцо – столь небрежным жестом, словно это ворот парадного сюртука. – Что ещё я сделал? Ночами расчленял младенцев, насиловал твоих малолетних сестёр, выращивал под окнами ядовитый плющ? Хочу знать весь список выдуманных тобой грехов перед тем, как меня сожгут на площади.

– Выдуманных?! Ты клялся собственной жизнью, что отцу ничего не грозит! А сам дал мне меч с отравой и отправил его убить! – я всё же срываюсь, голос дрожит, а комок в горле не поддаётся сглатыванию. – Ты сделал из меня отцеубийцу… – последнее слово выходит почти стоном, пропитанным ненавистью к самой себе. Смогу ли я когда-нибудь себя простить?

Жмурюсь, старательно задавливая всхлипы. Не видеть застывшего в непроницаемую маску лица Анвара хотя бы миг становится облегчением. Слишком живо воспоминание о том, как он смотрел на меня иначе – с восхищением, нежностью, вожделением. Хриплый вкрадчивый шёпот доносится сквозь тьму, и от него предательски дрожит в самом животе:

– Виола… выслушай меня, прошу. Я очень, очень сожалею, но твоего отца…

– Не смей, – резко распахиваю я глаза, взглядом выплёскивая всё презрение к его лжи, и отчеканиваю сквозь зубы: – Не смей. Говорить. О моём. Отце.

– Что ж, продолжай в том же духе. Ненавидь меня, обвиняй, держи в клетке. Можешь даже сжечь. – Анвар резко шагает вперёд под аккомпанемент гремящих цепей, и я непроизвольно отшатываюсь от прутьев решётки, когда он обхватывает их слишком близко от моих рук, но не могу разжать онемевших пальцев на ржавом железе. – Только ответь на единственный вопрос: зачем? Зачем мне было нарушать собственную клятву и марать свою честь. Зачем мне могла быть нужна смерть Казера.

– Да десятки причин. Будто убить короля не мечтает куча обиженных им за двадцать лет правления людей. Может, так вы с папашей-герцогом пытались привести темнокожих к власти. Может, ты надеялся заодно и меня потом убить и править самому, а живой король мешал планам. Или тебя вовсе купили в той же Сотселии… – я легко выдаю все варианты, потому что думала об этом уже не раз. И мотивы плавают на поверхности.

– Сама-то веришь хоть в одно слово? Лгать ты так и не научилась, Виола. Не ври себе – у меня не было реальной выгоды в смерти короля, и ты это прекрасно понимаешь. Да, если я в чём и виноват, так это в том, что не заметил отравы на мече. Похоже, сделал это совсем не глупец и знал, что посторонний запах я почувствую – яд был очень тонкий, а я волновался за тебя и допустил промашку.