Надежда Мунцева - Тысяча и одна Ведьма

Рассказ первой Ведьмы

Но всё же, они смогли познакомиться, благо отсылка к договору помогала.

И так как ужин звал, то плавно переместились за стол. Хороший стол, это я вам доложу не семечки на завалинке щелкать! Гораздо, гораздо располагательней к доброму разговору. Семечки – это если просто посплетничать. Кто налево сходил, кто справа чего- то левого притащил. Кому больше досталось, а кому только семечки щелкать и осталось. Хотя, кто их на завалинке-то держит?! Вопрос вопросов!

После сытного ужина, где будущие собеседники перебрасывались только короткими фразами, ибо с набитым ртом говорить оно как не очень удобно, ситуация перетекла к чаю.

А вот тут уж простор! А вот тут уж и разговор! Или даже целая беседа может завязаться. Иногда и более чем.

– А слышали вы, уважаемый Валд, старую, старую сказку, – начала Ведьма, – да что я спрашиваю! Кто её не знает?!

Но есть у неё продолжение. Сказочник малую деталь упустил. Сказочники они такие, начнут своё плести, как наплетут, наплетут, потом глядь, поглядь, а почему от разобранного механизма куча деталей осталась. Так было и в этот раз.

В далекой, далекой стране, с холодным, холодным, ОООООЧЕНЬ, очень холодным климатом жила прекрасная королева. Очень прекрасная. И настолько же холодная, как климат тех мест.

Ей было лень платить дровосекам за дрова, истопникам за работу, и она поступила иначе.

Заледенела сама. Ну, что с ней потом сталось, вы и сами помните. Растаяла.

И сказочник сказал, что на том сказке конец, а кто слушал молодец, возьми с полки пирожок.

И вот тут и скрылся тот самый рогатый, который вечно прячется в деталях.

У королевы была ученица. На тот момент, когда двое подростков умело, растаяли замороженную на всю себя правительницу, ученица была послана очень далеко. Королева вообще была умелицей по части послать.

В командировку её заслали. Платили ли ей посуточные и так далее, не могу, сказать, не важно для нашей истории.

Важно то, что она вернулась к своей повелительнице, а той и след простыл. Прогрелся, если уж соблюдать истину.

Ученица тоже была жуть, какая холодная, и её девизом было:

«Мстю лучше подавать из морозильника!»

И она убралась ещё дальше. Что ей никто не мешал строить коварные планы.

Ученицу звали Льдинкой. И она была гораздо умнее и изощренней в хитростях, чем растаявшая учительница. Впрочем, так и должно быть, ученики должны стать сильней учителя. Это даже не обсуждается.

И должна вам рассказать, что она не так просто стала Льдинкой, у девочки было очень трудное детство.

Родители её так назваться имели право только по бумажкам.

На дочку внимания не обращали вообще, отдав всю свою любовь странной, завлекательной жидкости. Они топили в ней и любовь к дочери, и к её младшим братьям.

Мелким часто приходилось ночевать где-то попало.

На чердаках, около печных труб, скупо делившихся с ними тем теплом, что оставалось от прогорающих в теплых каминах дров.

Летом ещё как-то можно было согреться, свернувшись калачиком под лапами елей.

Этих детей знали все лесные обитатели. Зайцы жалели дрожащих двуногих. Больше, чем их собственные родители, и даже больше, чем остальные двуногие, яростно провозглашавшие свою праведность и высокую моральность.

Зайцы делились с ними морковкой, уворованной на огородах, капустой, с раскидистыми листьями.

И дети благодарно гладили их по ушкам, обнимая, когда засыпали. Так было теплее.

Иногда родители вспоминали, что они родители. И начинали воспитывать своих чад.

Чада после этого долго плакали, и потирали места воспитания. Порой им приходилось лечить друг друга, чтобы стало возможным хотя бы сидеть не на коленках.

Соседи…что ж, соседи, у каждого была своя семья, и свои семеро по лавкам. Кому нужны чужие голодные рты? Да и сражаться с родителями, поднявшими свой дух до победного над всем и всеми состояния, пока они были в состоянии стояния, мало кому хотелось.

Росли малыши, как сорная трава. И как любому сорняку им доставались и тычки, и пинки, и затрещины. Они сами становились похожи на зайчат, или волчат, когда их слишком уж затюкивали.

В конце концов, нашлась-таки одна неравнодушная душа, и отправила детей в приют. Не факт, что их условные родители не произвели бы ещё. Но хотя бы эти были пристроены.

Младшие остались в приюте. Но старшая, Льдинка, давно уже поняла, что ничего хорошего ни от близких, ни от далеких ждать не приходится.

И сбежала из приюта, решив, что обязательно станет сильной. Такой сильной, чтобы все, кто обижал её и её братиков и сестричек, склонились перед ней, дрожа и заикаясь от почтения!

Но что это всё я, да я говорю! – прервала рассказ Ведьма, – расскажите о себе, Валд.

Валд замялся. Немного нерешительно начал:

– Понимаете, я раньше думал, что я весь такой, растакой, замечательный. Но почему-то после разговора с вашей старшей…как-то понял, что мне действительно нечего о себе рассказать!

Ну, родился. Ну, в садик ходил…в школу…в институт…

А вспомнить-то особо и нечего.

Он примолк, Ведьма спокойно смотрела на него, ожидая продолжения.

– Я не отказываюсь исполнять договор, поверьте! – умоляюще вскинул на неё глаза Валд, – я только прошу дать мне немного времени, что-то сейчас бурлит в мыслях, что-то пытается мне показать себя. Но…пока я самого себя не совсем понимаю. Просто прошу дать мне немного времени.

Повторил он.

Ведьма понимающе улыбнулась.

– Что ж, понимаю. Тогда на сегодня можно попрощаться.

– Позвольте! – воскликнул Валд, – а как же сказка про Льдинку?

– Завтра моя подруга продолжит вам её рассказывать. Эту сказку, – Ведьма немного грустно усмехнулась, – знают все мои сестры. Вся тысяча Ведьм. И те, что будут после нас, тоже станут её рассказывать.

Она грустная, но очень поучительная. И с абсолютно неожиданным окончанием!

Улыбка стала лукавой. И как Валд не просил рассказать всё до конца сегодня, девушка осталась совершенно непреклонной, попрощалась, и растворилась в сумерках.

И ему тоже пришлось отправлять домой. Вечер уже был. Поздний. Пора спать.

Чтобы завтра поработать, ожидая вечерней встречи.

Валд весь день ощущал приятное чемоданное настроение. Вроде бы ничего особенного, ну, посидят, ну, поговорят. Но с какого-то момент…с обеда…или раньше…ай! Какая разница?! Почему рядом с ним работало ожидание чуда.

И о, чудо! Работа спорилась на ура. Даже начальник отдела, одобрительно кивнул головой, сказал:

– Растешь, парень! Не зря я к тебе присматриваюсь. Правда, что-то ты последнее время как – то на отвяжись, работал, но вижу, взялся за ум, взялся. Будем посмотреть, как оно у тебя дальше пойдет, пора уже, наверное, тебя на следующую ступень двигать. Может потому и работал абы как, что заскучал?