Мира Медунова - Кара отверженного

– Мне тоже многое не нравится, – заметил Марио.

– Ты не из тех, кто имеет право на гордость. Никчемное создание. Ты достоин презрения и жалости. Явился в мою жизнь, как дурное сновидение, которому нет конца. Вполне понятно, что мне нравится Юлиан. Он – настоящая омега. Красота, изящество, гордость, смелость – все при нем. А ты? Замкнутое унылое создание, вызывающее одну лишь тоску! Презрение – это все, что я чувствую. И виноват в этом ты сам.

Марио, конечно, не ждал от него мягких слов, но такие заявления чуть не довели его до слез. Огромным усилием воли он сдержал отчаяние, поднялся с места и, сжав книгу, двинулся прочь. Увидев его опущенную голову, Кристиан вздрогнул от злости:

– Между прочим, ты прав, что начал звать меня на «вы»! Такая понурая мышка не заслуживает большего!

Марио вылетел из зала, чуть не рыдая от унижения, но Кристиан все же успел выкрикнуть:

– Завтра – в пять часов! Если не будешь готов, клянусь, ты за это заплатишь!

«Что во мне не так? – в гневе и отчаянии размышлял Марио, перепрыгивая через две ступеньки. – Разве я заслужил такое отношение? Я некрасив, но разве это грех? Я не могу все время быть веселым и жизнерадостным, но он… он даже не попытался понять меня! Я отомщу! Непременно отомщу! Заставлю раскаяться и молить о прощении! Однажды настанет мое время… Я запомню все его слова и однажды припомню их. Припомню тогда, когда они смогут его ранить!»

Горечь и тоска терзали его душу, Марио понимал, что ему никогда не хватит решимости причинить Кристиану зло, но гнев уже прочно утвердился в его сердце и жил там, питаясь новыми унижениями. Во всяком случае, Марио принял твердое решение никогда впредь не показывать мужу свои истинные чувства и ни за что не спорить с ним. Он считал Кристиана твердым и хладнокровным лидером, но, по-видимому, разозлить его ничего не стоило.

Впрочем, это было не совсем так. Дарроу питал к юноше весьма неопределенные чувства, смутные и в то же время яркие; неизменно приходил в смятение, видя его, а потому, говоря с ним, не мог контролировать свое поведение так, как всегда. Но Марио этого не знал, а потому решил, что Кристиан не имеет ни выдержки, ни силы духа, присущих настоящим самцам.

Ему, похоже, ничего не оставалось, кроме как готовиться к завтрашнему празднику. Неизвестно, что сделает Кристиан, если он ослушается, поэтому лучше смириться. Однако Марио с огромным неудовольствием взялся за поиски подходящего наряда, поскольку никак не мог отказаться от злости и жажды мщения. «Нет, этот день наступит! – мрачно размышлял он. – Я буду ждать и непременно дождусь! И тогда, Кристиан, ты будешь изнывать от злости и отчаяния, а я буду хохотать! Да, хохотать. Понурая мышка… Ненавижу эти слова. Они словно разрывают мне сердце. Ты пожалеешь рано или поздно. Скорее всего, поздно… И тогда станет ясно, кто из нас жалкое создание! А ты, чертов Юлиан, еще узнаешь! Вы все узнаете!»

Невыносимая горечь приводила его в исступление, и, в конце концов, он упал на кровать, закутался в одеяло и, сжавшись в комок, погрузился в тяжелое беспамятство. Кристиан медленно переступал границы его чувств. Кажется, еще немного, и на смену привязанности и уважению явится сокрушительная ненависть.

Банкет проходил в королевском дворце, расположенном в центре столицы – самом величественном и грандиозном месте в стране. Просторное, словно целое море, праздничное помещение сияло золотом и пурпуром, всюду мерцали веселые огни; изумрудные люстры сверкали так, что на них едва можно было смотреть, стены, усеянные замысловатыми витражами, неодолимо приковывали взгляды окружающих.

К тому времени, когда Кристиан и Марио явились на пир, гости уже танцевали. Дарроу, несомненно, выглядел потрясающе в своем льдисто-синем камзоле, усыпанном крохотными хризолитами, но и Марио почти не уступал ему в темно-красном сюртуке и накидке с пушистым черным мехом. Правда, картину несколько портили волосы, густыми прядями падающие на лицо, но, тем не менее, выглядел он вполне мило и даже грозно. Впрочем, для Кристиана уже не имела значения его внешность. Его тупое упрямство, кажется, вытеснило всякие разумные мысли; он уже не замечал в Марио ничего хорошего и, по-видимому, только некие сверхординарные явления могли открыть его засыпанные песком глаза.

Гости, вычурно разряженные аристократы, степенно поздравляли Кристиана с новым титулом. Король также уделил ему определенное внимание. Кажется, старик относился к молодому Дарроу, как к непокорному сынишке, потому что очень долго смеялся, вспоминая о его многочисленных проказах, и дважды сказал Марио, что ему достался «тот еще шалун». После этого Кристиана поздравили его родители, которые также явились на пир.

Тут-то Марио и открылась первая неприятная истина из двух, которые ему предстояло сегодня пережить. Очевидно, глава семьи Дарроу всецело подчинялся своему супругу-омеге. Бывшего герцога звали Мишель, выглядел он невероятно измученным и старым, хотя, кажется, ему недавно исполнилось всего пятьдесят шесть. Он отличался наивным благодушием, веселостью и умением из всякого положения извлекать свою выгоду. Внимательные глаза, успевающие следить за всем, указывали на несомненные таланты руководителя.

Однако Марио вскоре понял, что Мишель Дарроу находился в полном подчинении у своего мужа-омеги, Карла Дарроу. Находясь в довольно почтенном возрасте (ему три месяца назад исполнилось сорок девять), Карл выглядел просто превосходно. Гладкая кожа, сияющие глаза, царственная фигура и гордая осанка. Он произвел на Марио колоссальное впечатление. Юноша долгое время восхищенно таращился на него, пока не заметил одну печальную истину.

Карл полностью игнорировал его, совершенно не смотрел в его сторону, всячески показывая, что не желает его видеть. Мишель, напротив, горячо приветствовал Марио, засыпал вопросами, но как только супруг незаметно дернул его за руку (Марио, к несчастью, это заметил), поспешно отвернулся и с того момента игнорировал юношу так же, как супруг. Лишь в конце, когда Кристиан заметил впереди каких-то знакомых и стал прощаться с родителями, Карл насмешливо взглянул на Марио и одарил его двумя словами:

– Милая накидка.

После чего взял мужа под руку и величественно удалился. Кровь, словно кипяток, прилила к щекам Марио. Кристиан тащил его куда-то за руку, но он словно выпал из реальности. Гнев, разочарование, жестокое чувство унижения пронзили его, испепелив всякие мысли. Несправедливость Карла и ничтожная натура Мишеля повергли его в холодное смятение. За что они презирают его? За то, что он некрасив? За то, что он скромно стоит рядом с мужем, а не кидается на шеи всем окружающим самцам, как другие омеги? Или, может, за то, что он из рода Андреас?