Алла Мийа - Печать Кейвана

Я никогда не мечтал командовать армией из тысячи слонов и поливать неприятеля жидким огнём из боевых башен, установленных на спинах животных, выступая под штандартами отца. Да и слонов, по правде сказать, не было в самаркандском зверинце, я видел их на картинках. Не грезил я спасать прекрасных принцесс от смертоносных чудовищ, покорять племена дикарей или, выигрывая кровавые сражения, раздвигать границы Мавераннахра и облагать данью жителей далеких земель. Во сне я, подобно моему герою Ибн Баттуте, составлял карты неизведанных краев за далекими морями и неведомыми горами, пролетая на собственном ковре-самолете над незнакомыми городами и дорогами. Я думал, что буду первым, кто достигнет края земли! Потому что, как уверял меня учитель, земля наша плоская, как лепешка.

Ходжа Камдин был высок, крепок и хорошо сложен, обладал белоснежно седыми длинными волосами и бородой. На широком, темно-оливковом лице гордо выдавался тонкий орлиный нос. Одевался аль-Маджуси достаточно небрежно, что не соответствовало его высокому положению при дворе Тимура. «Одет, как раб!» – шипели злые языки у него за спиной. Под белой мантией, поверх широких брюк, он носил простую серую блузу из хлопка с длинными рукавами, которая спускалась почти до колен и была подпоясана широким кушаком вокруг талии. С головы он не снимал высокой войлочной шапки, напоминающей шлем с кусками материи по бокам – ими наставник прикрывал рот во время разговоров, чтобы дыханием не затушить ненароком огонь какого-нибудь пламени, считающегося священным, и не накликать на себя, таким образом, гнев богов. По причине этого же суеверного страха он презирал и спадающие складками платья самаркандской знати – ведь нечаянная магия от соприкосновения одежды с заколдованными и магическими предметами, уверял он, спровоцирует непредвиденные изменения во Вселенной.

Всё свободное время он проводил за чтением, словно боялся, что какая-то мудрость ускользнёт от него. А я, так как магические книги и папирусы аль-Маджуси мне не открывались, видел только пустые пожелтевшие листы пергамента, рассматривая картинки.

Однажды мне на глаза попалась одна видавшая виды книга: обложка отсутствовала, переплет – обуглен, к тому же я не нашел у нее ни начала, ни конца. К магии она не имела никакого отношения. Её страницы заполняли странные буквы-загогулины, значения которых я не понимал. И самое загадочное – все старательно прорисованные на цветных иллюстрациях персонажи были одетыми в человеческую одежду длиннохвостыми обезьянами. Но о чем она рассказывала, и почему старый маг хранил ее, бережно обернув шелком, я не знал.

– Учитель Шахрияр! – спросил я. – Что особенного в этой книге? Почему вы уготовили ей столь почетное место и обернули в шелка? Она же – только часть чего-то?

Он отложил чтение и, сощурившись (подступающая слепота заставляла его щурить глубоко посаженные серебристо-серые глаза) на меня, вздохнул:

– Ничего особенного в ней нет. Это – сказки. Несколько лет назад я нашел ее среди книг захваченной библиотеки, когда разбирал трофеи, доставленные армией Великого Амира Тимура, твоего отца, да продлит небо его дни!

– Зачем вы сохранили ее, учитель? – не унимался я. – И почему мне не понятно в ней ни слова?

– Она написана на языке, которого нет в твоем заклинании Дари.

Заклинание Дари, которое вы, маги XXI века стали именовать на латинский манер «Лингвой», позволяло колдунам времен моего детства понимать языки других народов.

– На каком именно?

– На языке ванаров. Когда я был так же юн, как и ты, у меня была такая же книга. Поэтому я сохранил эту. Как воспоминания о днях ушедших…

Ходжа Камдин вздохнул и собрался было впасть в раздумья (или задремать), но я не успокаивался:

– Кто такие ванары?

– Это одна из нечеловеческих рас, населяющих Девять Миров. Раса полулюдей-полуобезьян. Они живут далеко на юге, в стране Кишкиндха, где две реки Тунга и Бхадра сливаются в одну, чья вода сладка как мед.

– А вы понимаете язык ванаров?

– В старые времена караванщики-ванары торговали на базарах Табаристана дивными тканями и богатыми украшениями. У них мой отец купил мне такую же книгу. В те канувшие в вечность годы во всех заклинаниях Дари был переводчик с языка ванаров! Но все меняется, ничто не остается, как прежде. Ванаров уже не встретить на торговых путях Мавераннахра. Ты прав, эта книга – часть чего-то большего. Она часть воспоминаний о моем детстве…

И, не желая больше отвечать на мои бесконечные вопросы, старик опустил веки, поудобней устроился в кресле, приготовившись к полуденному сну.

А в моей копилке желаний появилась новая мечта – по пути на край земли заглянуть в чудные владенья полулюдей-полуобезьян, в неведомую страну Кишкиндха…

Старый маг был добр и никому не мог отказать в помощи, поэтому в просителях о небольшом чуде недостатка не наблюдалось. Служанки нуждались в привороте богатых женихов, советники и визири желали милости и подарков от государя, придворные дамы приходили за заклинаниями вечной молодости, а генералы за неуязвимостью в сражениях. Только один человек при дворе не подкарауливал щедрого старца в коридорах дворца, ища бесплатной помощи: мой второй наставник, колдун Зу’ль-Нун ибн Ийад по прозвищу сахир Аль-Мисри, что означало темный маг с берегов Нила. Сам же себя он величал Повелитель Джиннов.

Никто не знал точно, ни в каком месте он родился, ни от каких родителей. По его собственному заверению отцом его был сам Великий Сетх, Черный Бог пустынь со жгучими глазами, а матерью – верховная жрица Храма Живых Мертвецов. Хотя, на мой взгляд, более реалистичным выглядело предположение, что он явился результатом случайной встречи блудницы из Дома Бесчестья и неизвестного прохожего.

Так или иначе, Зу’ль-Нун вырос в оазисе Сехт-аму. В том самом, где на горе Агурми располагался построенный в честь чёрного бога солнца храм Амона-Ра – один из семи знаменитых Оракулов Девяти Миров. О чудесах его прорицателей испокон веков сохранилось немало свидетельств. Правители, полководцы и философы ездили на поклон к Оракулу, чтобы спросить у него совета в принятии важных решений. Судьба благоволила к юному Зу’ль-Нуну. Главный жрец принял его к себе в услужение, и, по достоинству оценив магический Дар, посвятил в таинства храма.

Как бы далеко и давно ни происходили события, но всегда найдется прохожий, который однажды встретил достойного доверия человека, случайно разговаривавшего со свидетелем, которому из первых уст были известны доподлинные подробности произошедшего… А рассказать было что! Ведь скандал разгорелся нешуточный!

Храм Амона прилепился к отвесному склону скалы, да так, что внешняя его сторона висела над обрывом. Если войти внутрь внушительных восьмиметровых, украшенных барельефами стен, и пройти через первый и второй залы, то окажешься (насколько мерцающий свет свечей позволит разглядеть сумеречное помещение без окон) перед тремя проходами: центральный – в святилище Оракула, левый – в боковой зал, а правый – в узкий коридор. Коридор этот, несомненно, самое интересное место в храме: в левой его стене, общей со святилищем, прорублены три глубокие ниши для курительниц. Именно в одной из них и прятался юный Зу’ль-Нун, выдавая свой голос за ответы богов на задаваемые Оракулу вопросы. За заранее обозначенную цену он помогал оказывать давление на политиков, устраивал деловые сделки, браки по договоренности, «предрекал» поражения в военных походах и «предсказывал» выгоду от сомнительных вложений.