Марианна Красовская - Я (не) согласна

– Госпожа Виолетта, три дня отработки на кухне! – раздался гневный голос сестры Марии. – Тьера, Элера! Помогите Стефе подняться и проводите до её комнаты. Чуть позже её осмотрит лекарь. Остальные взяли палки и выпрямили спины! Прыжок!

Есть справедливость, есть! Отработка на кухне – самое суровое наказание для знатных девочек. Я там пару раз бывала – это действительно ужасно. Чистка картошки, мытьё горы посуды, ощипывание куриц – бррр. А вот для девочек из простых семей кухня – это родной дом. Их гораздо более страшит библиотека.

Тьера и Элера с готовностью складывают палки и подхватывают меня под руки. Спина, конечно, болит, но терпимо. Позвоночник не сломан, это факт. Близняшки стараются быть аккуратными и идти в ногу, хотя могли бы и уронить меня пару раз. Летта бы непременно воспользовалась ситуацией.

За четыре года обучения ко мне привыкли. Тем более, двоих отправили домой, двоих новых привезли. Одна из них как раз Летта – младше меня на год, а такое ощущение, что она сущий ребёнок. Мне даже ей мстить не хочется – лениво. Тем более, что ни говори – положение у меня привилегированное. На половину уроков не хожу, занимаюсь индивидуально, да ещё бывает, что при отсутствии сестры Гортензии веду урок франкского. Ну как веду: книжки читаю вслух и вопросы задаю. Большую часть времени провожу в библиотеке, теперь переписывая славский "Придворный кодекс". Практикуюсь в языке, так сказать.

Будущего я жду с ужасом и волнением, нарастающим с каждым днём. Мне скоро восемнадцать – а это значит, что моя жизнь изменится просто кардинально. От отца уже пришло очередное письмо – он просил собирать вещи. Я ловлю себя на мысли, что начинаю его ненавидеть. Как же так, зачем сразу замуж? Почему мне просто нельзя пожить хоть чуть-чуть так, как я хочу? Хотя бы два года – я ж по галлийским меркам несовершеннолетняя! Хотя в Славии уже взрослая, да. И всё равно – отец долго не женился! Так отчего же ко мне он так жесток? Неужели я гожусь только на то, чтобы стать красивой игрушкой при славском дворе и потом родить ребёнка государеву сыну? Никакой другой функции, увы, мне выполнять не позволят. Стать такой, как мама – вот что меня пугало больше всего. Принцессы должны быть всегда сдержаны, приветливы и прелестны. Они не шляются по улицам с беспризорниками, не работают – вышивка и балы не в счёт, не дерутся и не ругаются. Но самое страшное – принцессы не бывают в одиночестве. Рядом с ними всегда кто-то есть: служанки, фрейлины, подружки. Все их действия предусмотрены церемониалом; они ничего не могут выбрать – ни платье, ни меню на ужин, ни супруга. Я не удивлюсь, если даже постельные утехи должны происходить по строгому сценарию, не меняющемуся сотню лет.

Адская жизнь.

А я хочу быть ловчим. Или журналистом. Или писателем. Совершенно точно в мои планы не входит становиться декоративным украшением славского двора.

Королевский дворец – самое ужасное место для жизни. Я там всю жизнь прожила, я знаю!

Мне, признаться, очень жалко Эстебана. Он хороший король, правда. Но как человек слишком строг к себе. Он – человек, заковавший себя в панцирь. На каждый шаг у него есть сценарий, на каждую ситуацию – правило. С женой у него всё сложно: она – франкская принцесса, воспитанная совсем в других традициях. При всей своей возвышенной красоте франкский двор известен развратом; там супружеская верность не принята, даже считается дурным тоном. Там дамские платья подчёркивают все прелести, нижнее белье не надевается из соображений практичности – слишком часто его снимают. Попав в холодную не только по климатическим условиям Галлию, принцесса пришла в отчаяние. Эстебан на самом деле – монах и моралист. От своей супруги он ждал верности и преданности больше, нежели любви. Всё это не могло закончиться хорошо – и не закончилось. Отец так никогда и не признался, действительно ли юную королеву застали с любовником, или это были лишь невинные объятья, но Эстебан не простил. Он сам до сих не позволял себе любовниц. Единственный случай был связан с моей кузиной Викторией – он влюбился в неё по-настоящему, но даже в этом случае сам разорвал отношения, вынудив родителей кузины увезти её из Галлии. Как можно дальше. С глаз долой, из сердца вон.

Мать при очередном визите проговорилась, что Виктория вышла замуж в Славии как-то очень стремительно, и это убедило сплетников, что никакого романа у неё с королём не было. Но я-то, будучи прямым участником тех событий, точно знала: был роман. Главное, что матушка ни о чем не узнала. И мою роль во всем этом безобразии удалось скрыть, как ни удивительно. А иначе бы уехала я в монастырь на несколько месяцев раньше.

Славное было время!

Интересно, смогу ли я сбежать? Из монастыря, ясное дело, невозможно – горы кругом, пешком далеко не уйду. А вот по дороге домой… И, главное, куда бежать-то? Во Франкию или в Славию? Славия ближе, а во Франкии безопаснее – там отец меня долго не сможет найти. Может быть, даже год. Больше-то вряд ли. Кирьян Браенг – один из лучших Охотников Галлии, от него не спрятаться.

Ни в чем не уверенная, я всё же подготовила мужской костюм. Я брала его с собой, спрятав под двойным дном сундука. Он был почти впору, только рукава рубашки теперь едва прикрывают локти, да брюки облегают бёдра, а раньше были довольно свободные. А то, что коротки – в сапогах не заметно.

За мной прислали карету вечером: всё, как я и рассчитывала. Отец слишком занят, чтобы забрать меня лично, а мать не стала утруждаться. Её, наверное, можно понять: дорога нелёгкая, а в горах и вовсе труднопроходимая. Растрясёт все внутренности. Я и не ждала, что она приедет: за четыре последних года она приезжала ко мне ровно четыре раза – в день моего рождения. Тётя Милослава и то навещала меня чаще, а уж отец бывал в монастыре едва ли не раз в месяц. Один раз даже королева приехала, тётушка Эллисия. Мы с ней были друг к другу равнодушны, поддерживая вежливый нейтралитет. Но в день шестнадцатилетия она привезла мне подарки: во Франкии девушки в этом возрасте становятся совершеннолетними. На самом деле мне было очень приятно её внимание, особенно учитывая, что подарок она вручила весьма практичный – красивый кошель, в котором приятно звенели новенькие золотые монетки. Благодаря тётушке Элиссии у меня теперь имелся стартовый капитал. Мама, к слову, на все дни рождения дарила мне драгоценности – не спорю, красивые и дорогие, но совершенно не практичные. Носить их в монастыре не положено, продать выгодно не выйдет. Отец и вовсе ничего не дарил, обещав придумать что-нибудь позже.

Карету сопровождали два охранника: дюжие молодцы, принявшиеся сразу строить глазки провожающим меня монахиням. Это люди матери – ничего удивительного. Отцовские такого не позволяют. Я надела брюки и сапоги под длинную плотную юбку. Поверх рубашки натянула корсаж и пелерину до пояса. Выглядит, наверное, нелепо, особенно если учесть, что в Галлии какое никакое, а лето, но зато так легко скинуть лишнее!