Павел Грюнмайер - Снегурка. Новая Сказка. Два

Столько будет хлопец юный за брусничкою лежать

И подсматривать с уяра, как купаются они –

Девы мокрые, златые в брызгах счастья и любви…

…И небесные светила,

Солнце с Месяцем, хранясь,

на закате, за берёзки,

уходить, не торопясь,

и, бросая луч прохладный

на прозрачные тела,

вместе с мо́лодцем любуясь

сквозь пронзённые леса,

на резвящихся подруг,

вспыхнув рощей, скажут вдруг:

«У традиции чудесной

нет начала, нет конца,

миллиарды лет промчались,

а желанье молодца́

лишь сильней да ярче стало…

Коромысло – два ведра.

Как же девы хороши,

что резвятся от души!

Как же молодцы прекрасны,

что красны румянцем красным.

Как же мы с тобой ловки –

созерцая от души, тех,

кто спрятался и млеет,

тех, кто плещется и греет,

красотой украсив мир

в сердце дерзком у задир»…

…Сарафан накинув скоро

на прохладный, влажный рай,

дева в озере черпнула

вёдра полными под край.

Камыши качнулись кротко

ей в ответ, благодаря,

а она им подмигнула:

«Я ещё приду сюда».

И, пошла обратно в горку –

вёдра плещутся водой,

тяжелы, не по размеру –

шаг шагнёт и снова стой,

прогибается тростинкой

камышовой над водой.

Вечер минул, месяц светит…

«Эй, красавица, постой! -

к ней, к испуганной, смущённый

наш герой вдруг подбежал,

юным ликом розовея,

имя он своё назвал,

а потом, когда был ближе,

он сомлел, – Я помогу?..

Где же, Радость, коромысло?..

Я летел, а тут, смотрю…

Как изящна ты, тонка,

ноша эта для тебя

не по силам, дайка мне.

Сколько-ж литров то в ведре?»

«Литров семь, а может восемь.

Напугал, чёрт, вся дрожу, -

дева вёдра передала. –

Держишь, мо́лодец?»

– Держу!

Взгляд зелёный кинув в Ваню,

шаг решив не прибавлять,

Чудо милое вздохнуло

и шепнуло: «А как звать

ты меня видать не спросишь?»

«Ой… Конечно же спрошу!

Как же, дивное создание,

ты зовёшься здесь, в лесу?»

Незнакомая знакомка

прошагала в тишине

семь шагов, а может восемь

и подснежники в траве,

ей, согласные кивнули…

Та, ресницы приподняв,

улыбнулась в мир: «Алёнка…»

Ванька ахнул, вновь пролив

из ведра на ножку чуду,

что шагало рядом с ним,

капли с озера: «Алёнка?!»

– Да…

И чувствами томим,

молоде́ц опять всё вспомнил…

Клятву милой на пиру,

что вернётся она снова

на Покров, но до того,

будет между ними снова

взглядов молний что – ого!

Чудо Ваню оглядело,

заглянув в раскрытый рот

и на ножки посмотрело,

на свои, где в хладе вод

пух встал дыбом мягким, белым,

как над озером туман,

и промолвило: «Что, Ваня?

Сердце мается от ран?»

Молоде́ц слезой ответил,

та, скатилась каплей вниз,

шмыгнул носом: «Ах, Алёнка,

потерял я главный приз.

Снег растаял. В лужах синих

проплывают облака.

В них любовь моя – Снегурка…

Коромысло – два ведра…»

– Коромысло я сломала,

отбиваясь от волков,

а живу я бабули,

ей уж тысяча годков

будет завтра,

мне-ж шестнадцать…

Как попала, спросишь, к ней?

Не скажу, но не напрасно

я жила здесь столько дней.

Йогой часто занималась

вместе с Бабушкой Ягой

и таком научилась!

Показать?..

Хороший крой у кафтана твоего.

Сарафана моего не такой…

и я сейчас, из подснежников, на глаз,

наберу пыльцы ведро,

что бы было полотно

тёплым, лёгким, голубым –

будто небеса родным,

с бирюзой к краям чтоб было,

что бы к глазкам подходило.

Вот гляди, что накручу,

нити с Месяца с сучу

и серебряною строчкой

их добавлю к полотну.

Щедро камушков насыплю,

что нашлись на берегу,

пусть горят как звёзды в небе,

что смотрелись здесь в волну…»

– Полотну покрой под стать…

– Ваня! Воду ты опять из ведра на ноги льёшь.

Прорастёт в обнове рожь

и придётся до зари нам с тобою в две косы,

рожь косить… А как носить?

Если следом за тобой поле тянется с копной…

Брови светлые, дугой,

не укрыть копной густой.

Носик миленький в веснушках,

чуть с горбинкой золотой…

Ну, а очи – Глубина!

Заглянул Иван туда…

И зелёная волна,

что бросают в берега

Кама, Обь, и Ангара,

хладом чистым не спеша,

душу мо́лодцу леча́,

от ступней, сквозь грудь, до лба

пронеслась туда – сюда,

и залив все закоулки,

грусть от сердца погнала.

И, кусачая тоска

от потерь, что вон гнала

к горизонту молодца́,

вдруг как выпрыгнет из рта

змейкой жёлтою из зла

и травой лесною прячась,

шмыг, и в камушки ушла…

«Чар хозяйка, что со мной?!

Где-ж тревожных мыслей рой?

Где та цепкая тоска,

что терзала так меня? -

распрямился молоде́ц. -

Горю горькому конец.

Горю горькому беда.

Сел я снова на коня!»

И пустился Ванька в пляс,

во́круг вёдер, во́круг глаз,

что зелёною волной

злой тоске в нём дали бой:

– Малахита озерца!

О, Алёнка, ты меня…

Ты вернула жизнь во мне!

Краски мира, мир в себе!

Снова стал я – молодец,

разудалый удалец!

Снова бодрым колесом

я вкачусь на царский трон!

Вёдра в небо подхватил

наш герой, что было сил

так к избушке побежал,

что всю воду б расплескал,

на ходу крича: «Ура-а!

Где вы, Санки, в путь пора!»

Да так быстро добежал

до крыльца, что там лишь встал,

перед дверью внутрь избы…

«Ну, чего стоишь? Войди.» -

вдруг услышал голос он. Дверь петлями скрипнув в тон,

накренилась и Иван,

наклонившись к сапогам,

в полумрак шагнул вперёд,

он уж понял кто зовёт…

На него, в монокль глядя,

Баба двигалась Яга:

«Дайка, дайка погляжу…

Ну-ка, Мурка, брысь к коту.

Кто таков? Как звать?

Принц? Князь?

Иль простой, деревня-грязь?»

«Здравствуй, Бабушка-Яга,

вот летел… а тут вода… -

вёдра на пол опустив,

и поклон Яге отбив,

шапку смял Иван, смутясь, -

Жил в селе, а нынче – князь.

Прозываюсь Ваней я…»

«Вот же дивные дела, -

закудахтала Яга, -

Сказок много – я одна!»

Стукнув в пол клюкой кривой

и блесну в монокль совой,

захихикала она:

«Дефицит на имена.

Тыщу лет я здесь живу,

Русь святую сторожу.

Кто б не был к старушке зван,

обязательно – Иван.

Помню, был один Руслан

Люду с Киева искал.

Ну, так этого послал

Пушкин Саша… Тот – писа́л!

Ну, а ты-то от кого?

Вроде, Пашкино перо».

– Мне бы, Бабушка Яга,

в санки надо-ть. Мне пора

в путь обратный, в град-столицу.

Я же царь…

– Получишь вицей

ты от Бабушки Яги.

Царь – он. Царь, но не спеши!

Дай бабуленьке сказать.

Я ж вам русским, всем, как мать.

И приблизив профиль дряхлый

к русым кудрям молодца́,

Ведьма, канарейкой сладкой,