Зиновья Душкова - Звезда Суламифи

О Дыхание сердца моего, о мудрый Царь царей, расскажи мне о том, отчего так тревожно вздрагивало сердце моё при одном лишь упоминании имени твоего? Отчего века забвения не стёрли имя твоё и не покрыли песком безмолвным? Я плачу, и я грежу только об одном, но слёз моих не видит мир и грёз моих не знает… Я забыла о себе: кто я и зачем пришла в сей мир, и даже имя своё забыла. Мне дали имя, и я носила его, как платье чужое, но затем привыкла к нему, и оно даже показалось привлекательным. Но ты окликнул меня, и звук голоса твоего раскатом грома прозвучал средь неба безмолвного… Суламифь!!! Это имя блеснуло молнией и разорвало пелену незнания моего. Я прозрела.

Скажи мне, Соломон, возлюбленное Солнце мира моего, отчего я не смогла забыть прекрасный голос твой, затерянный в веках? Я так ясно слышу его сегодня! И может быть, яснее, чем тогда…

Ты нашёл меня, когда блуждала я средь виноградника, украшенного плодами спелыми. Кровь земли впитали они в себя, и в этом было напоминание о жертве. Земля родила меня из праха и пыли лишь только затем, чтоб принять в чрево своё, превратив в пыль и прах?.. Но разве за этим ты нашёл меня, Соломон?! Нет, ты отыскал мою плоть, чтобы воспеть её и обессмертить.

Я пела песнь, и звук голоса моего притянул тебя, подобно магниту. И ты знал, что уже слышал этот голос когда-то, ибо он звучал прежде во глубине сердца твоего. Я пела о Любви… Скажи, о чём я могла ещё петь, как не о том, чего жаждало сердце моё?! Ты протянул мне гроздь винограда спелого и поднёс к устам, сорвав жемчужным блеском полную виноградинку малую.

– Ты так же мала, как и она, – произнёс ты, – но зрелостью достаточной обладаешь!

И дрогнуло сердце моё, когда я себя увидела на её месте: вот я стою среди виноградника, как малая частица единого целого, и сейчас вот так же легко оторвёт рука его от той лозы и той почвы, что питала меня. Но, кровь земли вобравшая, готова я была пролиться нектаром сладостным на губах его и до последней капли быть впитанной устами возлюбленного…

– Ты ничего не знаешь о жизни, – произнёс ты с глубокой печалью в голосе, – но ты должна знать о ней.

Я смотрела на плащ твой белый и не могла понять, о чём ты говоришь; да мне и не важно было постичь смысл сказанного, когда хотелось одного: смотреть и смотреть на тебя. Но, бросив долгий взгляд, исполненный глубокой тоски, ты отвернулся и ушёл, не оглядываясь, прочь. Сердце моё устремилось вослед за тобой, и песнь души моей прервалась в мгновение. Я осталась одна, и как старое брошенное платье лежала плоть моя на сырой земле, покинутая духом, который ушёл вослед за тобой.

Я содрогалась от рыданий при одной мысли, что никогда не увижу тебя. Но сердце разрывалось и от боли разлуки, и от радости встречи. Я знала, что ты придёшь: твои глаза обещали мне нечто высокое и прекрасное. Но я должна была ждать, глубоко в душе тая радость первого свидания. Свершилось чудо, и Бог услышал мои молитвы, что вложены были в простую песнь о Любви.

И Второй Луч коснулся Чаши моей, пробуждая воспоминания о дне следующем… Он отворил врата храма моего, прежде бывшие запертыми для простых смертных. Я умела любить только Богов, но одного взгляда его было достаточно, чтоб пробудить Любовь ко всему миру. И, будто впервые в жизни, я смотрела на эту землю, по которой ещё вчера ступал он. Я с особою нежностью прикоснулась к лозе, взрастившей гроздь спелого винограда, сорванного им. Я посмотрела в небо, что было безмолвным свидетелем нашей встречи, и нашла его более прекрасным, чем всегда. Кажется, сами Боги смотрели на меня с Высот недосягаемых и говорили: “Суламифь, ты должна познать Любовь!..” О том же шептал каждый лист виноградника, о том пели птицы и журчал ручей. Они будто подталкивали меня к чему-то неведомому, от предчувствия которого у меня замирало сердце. Я ждала Любви, и она пришла.

Его шаги прозвучали в сердце! Я оглянулась и никого не увидела: должно быть, это ветерок пробежался и встревожил всё моё существо. От долгого трепетного ожидания я истомилась и не заметила, как уснула, прислонившись к хрупкой лозе виноградной. И вдруг я увидела его, но мне показалось, что вижу его во сне. Он протянул руки, и в одной из них блеснул перстень с драгоценным камнем, сияющим как крупная капля крови. Я вздрогнула от неожиданности, но один твой взгляд способен был успокоить меня. Ты тихо, почти шёпотом произнёс:

– Это – рубин, – и надел мне перстень на палец.

Я безумно испугалась оттого, что братья смогут забрать его у меня, и стала думать о том, куда бы его спрятать, чтоб затем любоваться им, сидя в укромном местечке. Ты бережно взял руку мою, и я мгновенно проснулась.

Моя рука покоилась в твоей: широкой и мужественной. Это были очень чистые руки – чистые в высшем смысле. Я не могла оторвать взгляда от них, потому что уже знала теплоту этих ладоней. И, никогда прежде не видя подобных прекрасно царственных рук, я всё же была уверена, что когда-то касалась их. «Быть может, это было во сне?», – подумала я. Но когда подняла глаза и встретилась с его взором, то поняла, что он умеет читать все мои мысли. Он знал что-то такое, что не могла знать я. Мне показалось, что, даже проснувшись, я оставалась спящей. Как странно сияли его глаза, – они будто излучали незримый свет, который обволакивал меня со всех сторон!..

– Ты помнишь меня, Суламифь? – тихо спросил он.

И как же я могла не помнить его, когда видела только вчера! Но вопрос, им заданный, казалось, был гораздо глубже.

– Тебе не время ещё просыпаться, – печально произнёс ты и прижал к сердцу своему мою ладонь.

Когда я действительно проснулась, на моей руке сиял прекраснейший перстень, но рядом никого не было. Я бросилась бежать, пытаясь догнать мелькнувшую тень, но тщетны были поиски мои. И, не зная, плакать мне или радоваться, я бездумно смотрела на рубиново-красный огонёк, что отражал свет Солнца. Но светило ушло, и я уже не могла видеть сокровища своего. Тьма накрыла чёрным покрывалом весь мир, и тучи надвинувшиеся закрыли лики звёзд, с которыми могла бы я поделиться своими мыслями относительно того чуда, что произошло со мной сегодня.

Солнце проснулось и скользнуло лучом по лицу спящей Суламифи моей. Её плотно прикрытые веки временами вздрагивали, и пушистые ресницы трепетали, подобно крылышкам малого мотылька: ей снился сон, который она переживала всем своим существом… Бедная убогая лачуга с едва приметным оконцем не могла вместить всех лучей воскресающего Солнца, которое стремительно двигалось к зениту своего восхождения.