Светлана Поделинская - Полнолуние

– А ты не хочешь меня утешить? Ты такая миленькая. Странно, что я не замечал тебя раньше.

– Как ты можешь? – поразилась Лаура. Ей было не понять такого легкомыслия и безразличия. – Думать о другой и флиртовать сразу после смерти своей девушки!

– А что такого? Жизнь продолжается. Да мы и встречались-то всего месяц. Иди сюда, ты совсем холодная, наверное, замерзла.

Ник привлек Лауру к себе и заключил в объятия.

За пределами балкона разгоралась гроза, и Лаура всматривалась через плечо Ника вдаль, в причудливые переплетения мерцающих молний. От раскатов грома создавалась иллюзия, что мраморные стены «Магдалы» хрупки, как яичная скорлупка, которую сотрясает ветер, что они могут рухнуть в любое мгновение, похоронив под своими обломками всех людей, имеющих несчастье оказаться внутри. Гроза резко превратила день в ночь. И в этой ночи не осталось ничего живого, кроме мерного течения крови в венах Ника, шея которого была в опасной близости от Лауры.

Она отпрянула и взглянула на него. В бездонной глубине ее глаз мгновенно растворились все чувства, остался только мистический грозовой свет. Это было сильнее Лауры – она не подозревала, что гроза издавна была у нее в крови, запечатлелась в истории ее рода. Как только она приникла к шее Ника с поцелуем, выпивающим жизнь, хлынул ливень, прибивая пыль и утоляя ее жажду. Впервые Лаура делала это сама, без принуждения, она просто подчинялась своему кровожадному инстинкту. Это было прекрасное, упоительное чувство, но, когда Лаура вдруг оказалась наедине с мертвым телом своей жертвы, она испугалась. Казалось, стеклянный взгляд Ника смотрит на нее с укором, ведь она отняла у него жизнь.

Лаура вскочила и без оглядки побежала по дорожке из лепестков, ноги ее шлепали по мокрой траве, как лягушки, а брызнувшие из глаз слезы смешивались с каплями дождя. Призрачная и живительная красота грозы успокаивала Лауру, а небесные слезы исцеляли кровоточащую душу. Шквальный ветер нес девушку в гору, где на фоне зарниц мерцал мрачный силуэт замка – то был оплот ее тайны. Лаура стремилась к Эдгару и бежала, как сквозь сон, не различая своего скользкого пути и ощущая лишь разреженный воздух, напоенный неземными ароматами. Гроза даровала ей облегчение, позволила почувствовать себя частью стихии, а не только мертвым прахом.

Девушка полюбила зачарованный замок Эдгара. Это ветхое замшелое здание так сильно отличалось от благоустроенной, но неуютной «Магдалы», что Лаура предпочла бы жить здесь вместе с незнакомцем, влекущим ее и пугающим. Только рядом с Эдгаром она могла обрести себя, в то время как ей приходилось постоянно притворяться, проводя дни в «Магдале», в отчуждении от общества этнографической экспедиции.

Эдгар стоял у окна, упиваясь одиночеством и любуясь бурей – грозы занимали особое место в его сердце, – но внезапное появление Лауры раньше полуночи обрадовало его. Они встретились в своем тайном прибежище, среди вспышек молний и буйства грозы, которая поглотила кровь заката и нагнетала мрак.

– Я сделала это, – выдохнула Лаура и кинулась в объятия к Эдгару.

Он один мог оказать столь необходимую ей поддержку, отогнать сомнения и утишить муки совести.

Лаура не могла знать, что непостижимый Эдгар любил ее изначально, еще до ее рождения, но сейчас он заново, по-особому влюблялся в нее. Она насквозь промокла, но обрела чужое тепло вместе с выпитой жизнью. Эдгар ободряюще обнял Лауру, не обращая внимания на то, что с ее волос и платья стекает вода. Он страстно поцеловал девушку в дрожащие губы, тогда она ощутила его возрожденный жар и все поняла.

– Это ты убил Бернадетт? – с болью спросила Лаура.

– Да. Она была очень красивая и очень глупая. И пришла ко мне сама. Идеальная жертва. Всегда бы так. – Эдгар вздохнул, увидел обиду, промелькнувшую в глазах Лауры, и прибавил:

– Не вздумай ревновать, милая, это всего лишь еда. Расскажи лучше, как все прошло у тебя.

– Я и не поняла, как у меня получилось, – произнесла Лаура поникшим голосом, словно оправдываясь. – Все произошло само собой, как ты и говорил. Я только не смогла придумать, что делать с телом, и оставила его на балконе. Боялась находиться рядом с ним.

– Это плохо, – нахмурился Эдгар. – Всегда следует убирать за собой. Сколько времени прошло? Час? Боюсь, уже поздно что-либо сделать. Я не предполагал, что ты успеешь совершить это до наступления ночи. Надеюсь, в следующий раз ты будешь осмотрительнее. Да и я постараюсь впредь приглядывать за тобой, научу заметать следы.

– Как тебе удается не привлекать внимания полиции?

– Я стараюсь не убивать в этих местах, – объяснил он. – Но если все же приходится, то не оставляю ранок на шее, они глубокие и не заживают от нашей слюны, как надрез. А полиция здесь часто обращает внимание лишь на внешние признаки, патологоанатома у них нет. Если смерть явно насильственная, тогда тело отправляют в ближайший город. Кровь для нас – магическая субстанция, и нам нет необходимости полностью опустошать тело. Для нас важна жизнь, энергия жертвы. А ты умница, моя девочка, ты справилась.

Эдгар крепче обнял Лауру и усадил рядом с собой на маленький диванчик в стиле рококо, с изогнутыми ножками, украшенный золоченой резьбой. Она с готовностью прильнула к своему покровителю, утопая во мраке безрадостных мыслей. Между тем новая кровь оживала в Лауре, румянила ей щеки и постепенно примиряла с реальностью готической сказки, из которой не было выхода обратно к свету. В ее глазах вместе с грозой отразился прозрачный намек на тьму, какой не наблюдалось ранее. В глубине души Лауры зарождалось зло. Оно не могло подчистую уничтожить доброту девушки, но опустило с небес на землю, убрав из нее незамутненную ущербность добра. Лаура пока не могла проникнуть в гармонию отношений созидателя с ней, его творением, и просто жалась к нему, как мокрый котенок.

А Эдгар пристально наблюдал за Лаурой, улавливая эти метаморфозы и едва заметно улыбаясь. Он любовался ею, как незавершенной картиной, вглядывался в свое создание, как в зеркало, с таким удивлением и восхищением, словно видел вместо собственного лица иное. Сам Эдгар сейчас напоминал статую, лишь только впадинки на скулах и тени на висках обозначились яснее, и некая тревожная одухотворенность оживляла черты. Грозовая ночь будоражила Эдгара, воскрешала в нем сокровенные воспоминания о его прошлой любви, случившейся, когда он был смертным. Эдгар взял Лауру на руки и понес по неосвещенной лестнице наверх, в спальню. Там он снял с нее сырую одежду, завернул в полотенце и бережно уложил на кровать. Ее волосы пахли дождем и свежескошенной травой, а кожа источала ванильную сладость, что оттенял горьковатый аромат ландыша. Эдгар принялся целовать ее, с упоением покрывая поцелуями обнаженные плечи, ощущая их шелковистую прохладу, и прижимаясь губами к шее Лауры – к тому месту, где находились ранки, нанесенные им, от которых на гладкой коже теперь не осталось и следа. Ему было приятно вспоминать о ней как о своей самой желанной жертве. Она признавала его власть и с покорностью позволяла Эдгару делать то, что он хочет. Ее тело расслабилось, но сама Лаура лежала в его объятиях до странности безучастная и не отзывалась на ласки, невзирая на все попытки разжечь в ней страсть. Кожа у Лауры была теплой от свежей крови, но внутри словно застыл ломкий лед. Эдгар уже собирался сдернуть с нее полотенце, но в последний момент отстранился и внимательно посмотрел ей в глаза в мигающем грозовом свете.