Мика Ртуть - Дети грозы. Книга 5. Драконья кровь

– А каков в постели сам Ци Вей? – осведомился он. – Похоже, вам так понравилось место наложницы, брат мой, что вы задержались в Хмирне много дольше необходимого.

– Великолепен, – с мечтательной полуулыбкой ответил Дайм. – Вы даже не можете себе представить, брат мой, насколько великолепен! Как жаль, что вам вряд ли доведется испытать подобное… – Дайм сделал выразительную паузу, давая присутствующим возможность оценить перспективы почти бездарного Люкреса на внимание самого Алого, с удовольствием отметил вновь заострившиеся от злости скулы брата и продолжил: – Ведь вы так привержены ханжеским традициям простолюдинов, что лишаете себя доброй половины радостей жизни.

Большинство гостей, независимо от пола, тут же забулькало кальянами – но бульканье это подозрительно походило на смех. Сложно было сказать, над чем шеры смеялись больше: над сомнительным даром кронпринца или его еще более сомнительной нравственностью. При дворе мода на демонстративную гетеросексуальность не прижилась, несмотря на то, что император явно предпочитал дам. Сам же император усмехнулся с гордостью, что несказанно удивило Дайма. С каких пор отец не просто позволяет бастарду огрызаться, но и поощряет его?

– Право, я не настолько неосмотрителен, чтобы оставлять свою прелестную невесту одну надолго, – сделав вид, что совершенно не задет насмешками, выпустил ответную шпильку Люкрес. – Всегда найдется какой-нибудь барон, готовый согреть постель принцессы.

– Или какой-нибудь полпред Конвента, – едва слышно прошептала графиня Сарнелли, известная ценительница всех доступных истинным шерам радостей жизни, своей соседке, правой руке казначея. Та так же тихо хихикнула.

Усмехнувшись наивности дам, Люкрес прикрыл глаза и затянулся, словно потеряв интерес к теме, однако при этом он послал Дайму отчетливый образ Мануэля Наба и Шуалейды, слившихся в страстном поцелуе. Явно реальное воспоминание, а не модель – к сожалению, Дайм слишком хорошо их различал, чтобы тешиться иллюзиями.

Почти хорошее настроение Дайма резко ухудшилось.

Если Шу взяла в постель светлого шера Наба, вполне понятно, почему она не ответила ни на один его вызов. Ни один из сотни! Ее любовь к Дайму не выдержала боли и разочарования, которые он ей принес. Он втянул ее в свои интриги, не смог защитить, его самого выпороли у нее на глазах. Ни одна женщина не сможет любить мужчину после такого. Да что там, его собственная любовь к темному шеру Бастерхази превратилась в боль, смешанную с отчаянием: он слишком хорошо помнил, как им было хорошо вместе, но еще лучше помнил собственное унижение и кнут, раздирающий тело и выпивающий дар.

Глупо было надеяться, что у Шуалейды все иначе. Да, она спасла Дайма от смерти ценой собственной свободы, но цена оказалась слишком велика, и ее любовь превратилась… хорошо, если не в ненависть. В лучшем случае – в равнодушие.

Будь проклят сумасшедший маньяк Люкрес. Он получит все, что заслужил.

– Так радуйтесь, что в постели ее сумрачного высочества не вы, брат мой, – не дав придворным сплетникам возможности заметить, что шпилька Люкреса попала в цель, светло улыбнулся Дайм. – Ваша хрупкая психика не вынесет такого испытания. Не так ли, доктор Майнер?

Бруно успел лишь понимающе ухмыльнуться и только собрался сказать что-то дипломатично-издевательское, как дверь в курительную раскрылась, и на пороге показался Парьен. Как всегда – без положенного по протоколу торжественного объявления. Совершенно ненужного, учитывая, что аура Светлейшего полыхала, как рассвет, и никакие стены и двери не могли служить ей препятствием. А на мнение всех, кто не был способен эту ауру увидеть хотя бы за сотню локтей, Светлейший плевать хотел.

– А, Жерар! Я надеялся увидеть тебя за обедом! – поднялся ему навстречу император, раскрывая объятия.

– Ты же знаешь, Элиас, я не люблю большие сборища. Но перед новым кальяном устоять не в силах.

Гости императора прекрасно поняли намек, дружно поклонились и потянулись к выходу. Дайм вместе с ними – только ради того, чтобы поймать мысленное: «В любое время, Дайм. Я буду ждать» – от Бруно Майнера.

И тут же услышал ожидаемое:

– Дамиен, задержись. – И, едва они остались втроем: – А теперь поговорим серьезно.

Что ж, вот и настало время подвохов. До сих пор ни один серьезный разговор с императором без них не обходился, вряд ли этот станет исключением.

– Как будет угодно вашему всемогуществу, – поклонился Дайм.

Император отмахнулся от церемоний.

– Садись, Дамиен, и рассказывай. Все как есть, а не ту чушь, которую ты писал в отчетах.

– Почему же чушь, Эли? На мой взгляд, прекрасный образчик эпистолярно-фантастического жанра. Хоть временами и излишнего объема. Помнишь, как весело было сгружать папки с отчетами со слона? Твои министры обзавидовались, они до такого не додумались.

Светлейший хмыкнул и с наслаждением затянулся кальяном.

Дайм старательно смутился и опустил взгляд.

Император рассмеялся.

Предчувствие близкого подвоха усилилось.

– Несомненно, это было прекрасно! Дайм, мальчик мой, я давно так не веселился.

– Рад, что сумел поднять вам настроение, отец.

– Не опускай глазки, как глупая кокетка. Дело с Пхутрой ты разрешил просто великолепно, хоть и совершенно противозаконно. Самое главное, что сумел не попасться.

Император сделал выразительную паузу. Дайм затаил дыхание. Светлейший выдохнул струйку дыма, тут же превратившуюся в любопытно подрагивающее ослиное ухо.

– Вот именно, мальчик мой. Что я, зря тебя учил не попадаться? – подмигнул Светлейший и добавил с тихой печалью: – Хотя в Сашмире тебя и ловить уже некому…

– Но на этот раз ты заигрался, Дамиен, – нахмурился император, не поддержав ностальгию Парьена по старым добрым временам. – Твои невинные шалости чуть не стоили тебе жизни, а нам…

– Седых волос, – продолжил вместо него Светлейший, оглаживая невесть откуда взявшуюся седую бороду. Длинную, чуть не до пупа, и со вплетенными в нее ромашками.

Дайм не выдержал, хмыкнул. Император одарил сначала его, а затем Светлейшего укоризненным взглядом.

– Жерар, я тут разговариваю с сыном серьезно, а ты?

– А что я? – Светлейший сделал невинные глаза, для усиления эффекта – небесно-голубые вместо обычных серых. – Подумаешь, маленькие шалости. На старости лет можно.

Дайм уже не понимал, смеяться ему или срочно проверять кровь на галлюциногенные вещества. Император и Светлейший, два самых грозных человека в империи, столпы государства, разве они могут вести себя так?.. Ладно, даже если могут наедине – то при посторонних?..

– Вот мы и подошли к главному, Дамиен, – кивнул император. – Ты – не посторонний. Ты – мой сын. Единственный по-настоящему одаренный сын. И хоть иногда ведешь себя, как мальчишка, ты все же взрослеешь.