Людмила Ударцева - Дневник Эвиладель

Зарёванная, я ещё разок шмыгнула распухшим носом и решила незаметно для всех улизнуть. Стены нашего дворца защищены от воздействия любой магии, кроме папиной. Выбираясь через окно первого этажа, я могла рассчитывать только на силу собственных мышц. Села на подоконник, вытянула руки, дабы обхватить ветку, как не раз уже делала, и прыгнула, в надежде спуститься склоняя ветку вниз. Но платье было не моё, я вообще кружево не носила. Оно зацепилось за каменный выступ, потянуло меня назад, и я повисла, с бесполезным, тоненьким кончиком ветки в руках, ногами вниз как сложенный зонтик на крючке с подолом треклятого платья, задранным выше головы. Магия близ стены предсказуемо не откликнулась. Я побрыкалась, поболтала ногами, нитки оказались крепкими, а пышная, нижняя юбка не давала оттолкнуться от стены. Попыталась выскользнуть из платья, лиф непривычно заполняли только вчера появившиеся «женские прелести» и, ещё минуту назад гордившаяся их приобретению, сейчас я выругалась с досады, понимая, что окончательно застряла.

– Фрукты на сильфийских деревьях бранятся как сапожники, – услышала я грудной, мужской голос, за которым последовали весьма сдержанные, не дружные смешки.

– Я бы даже, посмел заметить, на главном семейном древе, потому как с огромной уверенностью можно утверждать, что это ни кто иной, как младшая дочь Владыки Исильгарда – Эвиладель, – ехидный, заискивающий голос директора Тильвилиуса напомнил, что порчу школы мне ещё не простили.

Самое скверное, что толпа вокруг увеличивалась, я слышала шаги и любопытствующие возгласы. Вскоре я буду вынуждена увидеть лица тех, кто смеётся надо мной, как и тех, кто уговорил меня надеть это треклятое платье, а также лицо чужого дядьки, назвавшего меня фруктом. Он, легонько, словно я ничего не весила, снял «зонтик с крючка» и, отнеся навесу до ровной поверхности, отпустил. Подол упал, а я осталась стоять с закрытыми глазами и делать вид, что я «в домике».

В вознишей тишине, я перестала дышать от стыда и страха. Что скажут родные на такое неразумное поведение. Ну почему я не осталась сидеть в своей комнате?! Время шло, ничего не оставалось, как воочию принять всеобщее разочарование.

Мужчина стоял рядом, заслоняя остальных. Он был огромным. Мне показалось, что он закрыл собой весь мир и, не отрываясь, смотрел на меня. Если можно было назвать, написанное на его лице потрясением, то я готова была согласиться, он видел такое впервые. Я оглянулась, позади меня пустая стена. Не могла же она вызвать такой взгляд? Молчание продолжалось, я не знала, что мне и думать. Потрогала щёки, возможно, я испачкалась или поцарапала лицо. Он осторожно отвёл мою руку и положил её ладонью вниз на свою огромную ладошку. Мне было не по себе, к тому же я опять заболела, меня стало знобить. Он понял, что я собралась удрать, раньше, чем я успела развернуться и, схватив в охапку, понёс куда-то, прочь ото всех. Я бросила взывающий к помощи взгляд, но никто из присутствующих не спешил меня защищать, даже старшая сестра осталась стоять с открытым от изумления ртом.

– Сколько тебе лет? – спросил он, когда поставил меня, выбрав для этого одну из пустых аллей парка.

– Двадцать, – ответила я, поправляя злосчастное платье.

– И где тебя прятали эти двадцать лет? – задал он вопрос, на который продолжал искать ответ самостоятельно, изучая моё магическое поле и ауру. Так как ответа из моих уст не требовали, я возмущенно молчала, молясь богам, чтобы поскорее освободиться.

Магическое исследование продолжилось, и когда незнакомый господин по-хозяйски полез мне в голову, я поставила блок и даже послала встречный, откуда-то возникший во мне атакующий импульс.

– Что же в тебе особенного…неплохой резерв… есть потенциал к развитию, но ничего выдающегося не вижу… – размышлял он вслух.

– Отпустите меня, – попросила я, когда он вновь остановил мою попытку сбежать, схватив меня за руку. Он посмотрел на неё с осторожностью, словно я была вооружена ножом и, развернув, переплёл наши пальцы. Меня накрыло холодной волной, ледяные потоки незнакомой энергии, словно стянули меня и завязали в узел. Я вскрикнула, вырвалась и убежала, а незнакомец остался стоять в не меньшем потрясении.

Меня не искали… А если бы он меня убил? Обиженная на всех, я не пошла к госпоже Кельде! Почему-то меня продолжали «не искать» так долго, что я уже начала думать, пусть лучше убивают, а не то сама умру от старости здесь под кустом, скучающая и никому не нужная.

Стемнело. Ничего не оставалось, как пробираться в дом словно прислуга, чёрным ходом. Лазать по деревьям, до тех пор, пока не получу нагоняй за прошлый раз, я не решилась.

В моей комнате сидела мама и выглядела удивительно расстроенной.

– Эвиладель, присядь, дочка, – попросила она.

Села напротив неё, сгорая от стыда, согласная принять любое поучение, и вымолвила:

– Мам, я…

Она поцеловала меня в лоб, на миг прижала, обнимая, и, быстро отстранившись, предупредила:

– Сегодня вечером тебя ждут в тронном зале, – и добавила, вернув себе уверенное спокойствие, – Я поторопила портних. Твоё платье готово. Служанки помогут тебе с новым нарядом и бельём. Не убегай больше.

Вошла Лиси и две мамины служанки, такого раньше ни разу не было, чтобы мне помогали сразу трое. В ванной они скребли щетками мои руки и ноги, наверняка было щекотно, но пришибленная сообщением родительницы я против обыкновения ни разу не дёрнулась и оставалась безучастной пока меня вытирали, сушили, одевали и причёсывали. Я стояла, как кукла, и не сопротивлялась, даже когда меня затянули в платье, такое узкое, что стало трудно дышать.

– Расслабь чуть-чуть шнуровку, она бледная совсем, – велела Лиси, объясняя, – девочке впервые одели взрослое платье.

Белое, посеребрённое бликами тончайших, словно иней, нитей драгоценного диалина, длинное, облегающее фигуру платье расходилось от бедра книзу нежными волнами, словно ноги окутывали холодные воды Севера. Узоры спускались от лифа вниз, утопая в ткани этих волн по обеим сторонам, а на животе и под лифом ткань истончалась, казалось узоры легли на голое тело. Я провела по ним руками, узоры были гладкими, едва заметными на ощупь, такая же ткань была сверху, заканчивалась высоким воротом, как драгоценное ожерелье обхватывающим шею, шла по плечам, переходя к рукавам, тремя нежными волнами повторяющими крой шлейфа.

Я смотрела на прекрасную незнакомку в зеркале, и мне стало совсем не по себе. Трансформация тела не вписывалась в мои представления о проведённом ритуале увеличения роста. Я изменилась слишком разительно: лицо преобразилось, глаза сияли, губы, словно нарисованные краской, стали полней, а подбородок заострился, приближая меня к идеалам красоты, что демонстрировали лишь холсты художественной галереи нашего дворца. Даже волосы удлинились и посветлели, отливая серебром под стать платью. Из вечного ребёнка я превратилась в девушку, не зная как теперь себя вести: я никогда не задумывалась о своей походке, жестах – всё это было не важным, когда меня замечали, только чтобы пожалеть. Изменения оказались новой ответственностью – обязательством вести себя достойно этой внешности.