Мика Ртуть - Дети грозы. Книга 4. Сердце убийцы

Адъютант только крякнул: целый день марша, солдаты устали, но медлить нельзя. Развернулся к строю и заорал команду.

– Генерал Альбарра! – донеслось до Фортунато со стороны, противоположной городу. – Срочное донесение!

Фортунато обернулся: от деревьев отделился человек в форме городской стражи и, сильно припадая на левую ногу, сделал несколько шагов к генералу. Обветренное лицо, военная выправка, короткая стрижка – на подставного фанатика он не походил.

– Отставить, – вполголоса скомандовал Фортунато готовым стрелять арбалетчикам.

Запыхавшийся стражник доковылял до Альбарра, отдал честь.

– Сержант Кельядос. Разрешите доложить!

– Генерал, вы сейчас отличная мишень для арбалетчиков вон в той рощице, – влез адъютант.

Фортунато кинул короткий взгляд на островок деревьев на холме близ дороги, хмыкнул и спрыгнул с лошади: теперь между ним и рощей оказался сержант. А в самого сержанта целились полдюжины королевских стрелков.

– Докладывай.

– Сегодня, в два часа пополудни, город Тизаль сдался бунтовщикам. Бургомистр присоединился к банде, судья повешен, мытари распяты на главной площади. Весь личный состав городской стражи во главе с лейтенантом сошел с ума и тоже присоединился к мятежникам.

– Не в полном. Вы, сержант, остались верны долгу.

– Так точно, генерал! – Глаза сержанта странно блеснули. – Я верен долгу и короне! Слава Пророку!

Фортунато хотел выхватить шпагу, но рука не послушалась. Показалось, что кончился воздух: нечем было вздохнуть. Лишь через миг он опустил глаза на торчащий между ребер нож и удивился: почему не больно?.. Последним, что он увидел, был пронзенный сразу тремя болтами предатель и панически выпученные глаза адъютанта.

Себастьяно бие Морелле, Стриж

24 день ягодника (несколько дней спустя), Суард

В лавке музыкальных инструментов маэстро Клайво было прохладно, сумрачно и пусто – чудесно прохладно и пусто, особенно по сравнению с жарой и столпотворением на площади Единорога. Но, к сожалению, оставаться в лавке было никак невозможно.

Себастьяно бие Морелле по прозванию Стриж, единственный ученик маэстро, одернул полотняную рубаху, по-карумитски повязал серый платок, пряча выдающие северное происхождение соломенные волосы, потрогал непривычную серьгу – тусклое серебряное кольцо, слегка покалывающее пальцы. Подпрыгнул, проверяя, не звенит ли в поясе или котомке. Погладил по гладкой деке красавицу-гитару. «До свиданья, моя прекрасная Шера», – шепнул ей, укладывая на моховой бархат. Вместо Черной Шеры взял со стены самую дешевую гитару, бережно обернул чехлом, повесил за спину.

– До свиданья, Сатифа, – кивнул экономке, глядящей на его сборы из открытой двери в комнаты.

Та осенила его на прощанье светлым окружьем и, пряча беспокойство, отвернулась.

Дверь лавки закрылась за Стрижом, проскрипев пять нот песенки о веселой вдове. Послеполуденное солнце тут же заставило его сощуриться и пожалеть об оставленной дома невесомой рубахе дорогого сашмирского хлопка. Натянув платок пониже на лоб, он направился к постоялому двору с харчевней «У доброго мельника». На углу, в тени дома, сидела прямо на брусчатке чумазая тетка в обносках.

– Милок, подай калеке на пропитание, – проныла она, выставляя напоказ вывернутую под странным углом, синюшную ногу. – Полдинга за-ради Светлой!

– Обнаглела совсем, – укоризненно покачал головой Стриж.

Тетка, разглядев знакомые синие глаза, пробурчала что-то нецензурное, вскочила и бодро побежала прочь. Стриж, ухмыльнувшись, продолжил путь.

Через несколько минут он отворил тяжелую дверь харчевни и замер на пороге, рассеянно моргая и оглядываясь. Прохладный зал с низким сводчатым потолком, едва освещенный четырьмя узкими окошками, был полон мастеровыми и приезжими артистами – вот уже лет сто все жонглеры, менестрели, барды и прочие акробаты предпочитали «Мельника» всем другим постоялым дворам.

Четверка артистов, с которыми Стриж так удачно познакомился не далее чем позавчера, расположилась за дальним столом, в уголке. Стриж увидел их сразу, едва вошел, но продолжал растерянно озираться. Наконец, его заметила высокая, полногрудая девица с тяжелыми каштановыми косами – фокусница Павена.

– Эй, Стриж! – Она помахала рукой. – Иди сюда!

Стриж радостно улыбнулся, делая вид, что только сейчас ее приметил, протиснулся между неподъемных дубовых столов и снял с плеча гитару и котомку.

– Светлого дня, – поздоровался он.

– Светлого, – отозвались тонкие, курчавые и очень смуглые брат с сестрой: жонглеры-акробаты родом из Сашмира.

– Куда-то собрался? – спросил усатый, коренастый мужчина, старший в труппе: глотатель огня и метатель ножей.

– Да так. Вот, подумал, неплохо бы снова увидеться, – пожал плечами Стриж и тут же сел на лавку рядом с фокусницей. – Здравствуй, укротительница полосатых. А где твой великий артист?

Он поцеловал фокуснице руку, глянул в глаза, напоминая о единственной жаркой ночи – если бы обстоятельства не переменились, она бы так и осталась единственной. Павена порозовела еще больше, засияла.

– Великий дрыхнет в своей шляпе. – Она кивнула наверх, подразумевая комнаты под крышей и шляпу, из которой вынимала мехового артиста на представлении, и оглядела Стрижа. – Какой ужасный платок. Ты уезжаешь?

– Ну… – протянул Стриж. – Вообще-то, да.

Он смущенно опустил взгляд – с видом кота, застигнутого над сметаной. Краем глаза он следил за реакцией циркачей. Старший, Хосе, насторожился. Акробаты смотрели на него с доверчивым любопытством. Павена – с надеждой.

– Ты поедешь с нами? – решилась она напомнить о своем предложении, сделанном той самой ночью. – Нам очень нужен музыкант.

– Так-так, – вмешался Хосе. – Нам не нужны неприятности. От кого ты бежишь? Если от городской стражи, даже не думай…

Стриж покраснел, закусил губу, потупился.

– Ну да, конечно, – пренебрежительно фыркнул Хосе. – Небось, соблазнил дочку кузнеца, а жениться неохота. Вот и драпает. Павена, зачем тебе этот мальчишка? Из него не выйдет толку. Лоботряс, разгильдяй и бабник.

– Не кузнеца, а оружейника! И я ее не соблазнял, она сама все придумала, – обиженно возразил Стриж. – И… я не навязываюсь. Не хотите, не надо! Без вас обойдусь.