Делия Росси - Чужая роза

Абьери провел рукой по лбу, стирая горькое видение. Он не знал, почему остался в живых. Он ведь тоже использовал тьму, до последнего удерживая угасающий огонек жизни, но герцог все равно умер, а он утерял родовой дар, получив вместо него первозданную тьму, заполнившую сердце и душу. Клятва, данная его предками старому королю, оказалась слишком сильной. И он, последний герцог Абьери, до сих пор несет на себе бремя этой нарушенной клятвы. Тьма, которая раньше была лишь малой частью дара, лишила его прежних способностей, захватила целиком, и не только живет внутри, но и просачивается наружу, оседает на лице черными хлопьями, вспарывает кожу, напоминая выбивающееся из разломов адское пламя. Хорошо хоть, окружающие не способны видеть его подлинный облик. Даже маги. Все они уверены в том, что герцог носит обычную черную маску – то ли из прихоти, то ли из-за увечья. «Уверяю вас, контесса, Алессандро погряз в мистификациях, – вспомнился ему визгливый голос герцогини Альди. – Эта его любовь к таинственной уединенности и черным мессам… Попомните мое слово, однажды он заиграется, и дьявол лично придет за его душой».

Что ж, старая жаба была недалека от истины. Его душа давно уже отдана тьме в уплату старых семейных долгов.

Еще и Гумер… Вечный страж и ненавистный соглядатай. Окружающие видят в нем обычного дога, и только он, Алессандро, вынужден лицезреть истинный облик адского призрачного пса – скелет, облаченный в устрашающую темноту вечной ночи.

Гумер, словно подслушав его мысли, выступил из тени, посмотрел злыми глазами, в которых горело алое пламя, и тихо рыкнул.

– Скройся, – отмахнулся от него Абьери.

Гумер недовольно оскалился, но ослушаться не посмел и отступил к стене, сливаясь с ее чернотой.

– Аста. Мариде. Аэсто годри.

Слова застывали в воздухе прозрачными каплями. Тьма внутри заволновалась. В воздухе запахло гарью и серой. Отражение Нижнего мира подернулось дымкой, беснующийся огонь попытался пробиться сквозь тонкую зеркальную преграду, соединиться с той тьмой, что кипела внутри, но Абьери не прекращал выплетать невидимые узоры, запечатывающие силу тьмы, и пламя постепенно стихло. А вскоре от него остались лишь подернутые пеплом угли, которые едва заметно мерцали в стеклянных осколках.

Алессандро прошептал последние слова заклинания, опустил руки и прислушался к себе. Тьма затаилась. Он больше не ощущал ее так явно, как в последние дни. И маска на лице истончилась, перестала врезаться в кожу.

Он провел пальцами по щеке. Шрамы, появившиеся в последний месяц, когда тьма неистовствовала в своем желании вырваться, зарубцевались и почти исчезли. И сила ощущалась в кончиках пальцев всего лишь легким покалыванием вместо прежнего болезненного.

Абьери бросил взгляд на свое отражение. Сейчас, без привычной маски, лицо казалось незнакомым. И каким-то беззащитным. Все-таки за столько лет он привык прятать свои мысли и чувства за черной непроницаемой завесой, и лишь в единственную ночь в году она исчезала, являя его подлинный облик.

«Первый красавец империи, самый сильный маг Ветерии, достойный наследник могущественного дома Абьери», – вспомнились ему подобострастные голоса придворных льстецов.

Что ж, все это осталось в прошлом. И лесть, и императорский двор, и поездки в столицу. Но он ни о чем не жалел. Жить прошлым – удел слабых. А он, Алессандро Стефано Абьери, слабаком никогда не был.

Алессия Пьезе

Ночь опустилась на Адую резко, без предупреждения. Небо из светлого стало черным, деревья застыли за окном молчаливыми стражами, дом настороженно затих, словно затаился, наблюдая за людьми своими старыми подслеповатыми глазами.

Я отошла от окна, заплела волосы в свободную косу и легла в холодную, пахнущую лавандой постель. На душе было неспокойно. Ровно два года назад, в такую же безлунную ночь, я оказалась в Саритии. Измученная, израненная, в нелепом черном балахоне, похожем на саван, не знающая языка и не понимающая, что происходит. Кругом творилось что-то невообразимое: рядом с разломом горы, из которого я с таким трудом выбралась, бегали люди с факелами, кто-то кричал, раздавался пронзительный женский визг, мужчины в странной одежде делали непонятные пассы руками, и те, кто оказывались рядом, тут же падали без движения. Я и сама вскоре упала на землю, толком не соображая, что происходит и почему я не могу пошевелиться. Это уже потом, когда оказалась в сыром подземелье саритийской тюрьмы и познакомилась с Джованной, поняла, что нахожусь в параллельном мире, и узнала, что мне не повезло выйти к людям в ночь Великого восстания. Сариты, обезумевшие от голода, высоких налогов и бесконечных грабежей, пошли на столицу, и именно у подножия горы Харда состоялся их бой с защищающими подступы к городу магами. Разумеется, маги легко справились с плохо вооруженной толпой и задержали всех, кто выжил после их ударов. В числе «счастливчиков» оказалась и я.

Тяжело мне тогда пришлось. Растерянная, испуганная, не понимающая половины слов из быстрой речи тех, кто тащил меня на невидимом аркане, я все пыталась выяснить, что происходит и куда меня ведут. Разумеется, отвечать никто не торопился. И только спустя несколько часов, когда очнулась в тюремном подземелье и познакомилась с Джованной, та смогла кое-как объяснить, где я и почему тут оказалась. Ох, как же трудно мне было поверить… Я снова и снова переспрашивала, пытаясь понять, что это за страна такая – Сарития и где она находится. Даже карту на пыльном полу начертила, но Джованна тут же перечеркнула ее ногой, стерев мои жалкие каракули. «Никому не говори, что выбралась из разлома, – украдкой оглядевшись по сторонам, медленно сказала она. – Другой мир – это плохо, понимаешь?»

И тревога, прозвучавшая в ее голосе, заставила меня кивнуть. Уже потом я узнала, что пришельцев из нашего мира в Саритии убивают, считая посланниками дьявола, и что сам разлом огражден магической сигналкой, которая срабатывает при появлении «адских посланников». Почему сирена не среагировала на меня? Похоже, во время боя магов и повстанцев настройки сбились и никто не заметил моего появления.

«Я видела другую женщину, – уже под утро рассказала мне Джованна. – Полтора года назад. Она выбралась из разлома, и у нее была странная одежда. Мужская. И короткие волосы. Совсем. И глаза странные. Она так смотрела вокруг, когда появились храмовники, как будто ничего не понимала. И улыбалась. Улыбалась и протягивала руки, и все говорила что-то, говорила. На неизвестном языке. Не так, как ты».

Конечно, не так. Для меня саритийский звучал как разновидность английского, я понимала общий смысл сказанного и пыталась говорить, пусть и с ошибками. А та несчастная, скорее всего, даже не сообразила, за что ее задержали. «Наш дом стоит совсем рядом с горой Харда, – продолжила Джованна. – Бабушка за свою жизнь семерых пришельцев повидала. А я только одну. Ну и тебя». А на мой вопрос, почему она не сказала обо мне стражам, Джованна вспыхнула и заявила, что ненавидит доносчиков. При этом ее большие черные глаза яростно сверкнули, а на бледных щеках заалел румянец. «Я тебя не выдам», – твердо заявила она и сдержала свое слово. Не выдала.