Ирина Селина - Увратрая

Капитан, перевел свой суровый немигающий взгляд на застывшего Лилу:

– Познакомились уже, значит? – угрожающе прорычал он.

– Нет, – отчаянно замотал головой юноша. – Я с этим господином и не знакомился, вовсе. Это он меня о рисунках все расспрашивал, где я так научился, и не хочу ли пойти в подмастерье к художнику.

– Ну? А ты? – сдавливая большой ладонью, хрупкое плечо Лилу, спросил капитан. – А ты, должно быть согласился?

– Нет! Как ты мог такое подумать обо мне, капитан! Я верен тебе и…. нашей «Милой бестии». Мне ничего такого и не надо вовсе…. – почти в истерике взвизгнул Лилу. Боль в плече и обида были готовы вылиться наружу горькими слезами.

– Ай ли! Ну-ну! А то, смотри, вышвырну тебя в художники в ближайшем порту, будешь знать, – продолжал издеваться капитан Энгель, с нескрываемым наслаждением наблюдая за паникой в глазах паренька. – Видишь, и желающие на тебя уже есть…

– Нет! Нет! Не нужно мне все это! Я с тобой хочу…

– Но, ведь талант! – попробовал вмешаться в разговор граф Примиус, протягивая, как вещественное доказательство рисунок юнги.

– Я больше не буду рисовать! Мне не надо! Я порву! – сорвался на фальцет юнга, и как дикий звереныш метнулся в сторону графа, ловко выхватив у него рисунок.

Опешивший граф попытался было вернуть рисунок. Но мальчик, истерично повизгивая и увиливая от его цепких рук, пытался рвать грубую бумагу. В какой-то момент он ослабил хватку. И внезапно, сильный порыв ветра тут же подхватив рисунок, понес его прочь от корабля.

Застыв в нелепых позах, граф Примиус и Лилу следили за удаляющимся клочком бумаги. Матросы, не зная как реагировать, тоже молчали.

– Вот видите, граф, – как ни в чем ни бывало, спокойно произнес капитан, – Бродяга ветер очень мудро разрешил этот спор.

– Значит, не хочешь покидать своего капитана, – уже обращаясь к Лилу, и сверля его затуманенным взглядом, сипло произнес он. – Ну, ладно… пойдем в каюту…. сапоги мне почистишь.

При этих словах он круто повернулся, неуклюже отвесил графу поклон и, не обращая более ни на кого внимания, гордо прошествовал в каюту. Юноша последовал за ним. И уже через несколько мгновений тот же бродяга ветер разносил над палубой корабля заливистые стоны и грубые стенания совокупляющихся мужчин.

– « Да уж! Не очень-то они скрывают свои отношения, – брезгливо передергиваясь, заметил про себя граф Примиус. – Ничего себе – родственнички! Какая мерзость, право!»

Пытаясь прийти в себя, граф огляделся. Матросы в стеснении отводили взгляды.

– « Ага! Этим «господам», видимо, тоже не по вкусу подобные штуки», – подумал граф, а вслух, как можно более равнодушно спросил:

– И как часто у вас на судне подобные развлечения?

– А Вам-то, какое дело? – начал было один матрос, но сразу осекся.

– А что мы, мы люди маленькие, – как бы оправдываясь, подхватил разговор другой. – Хотя, и правда, – дело стыдное. Вы, там – на суше, Ваше сиятельство, не рассказывайте…

– Перестань Боб! Какое тебе дело, если капитану все равно, – прервал товарища третий матрос.

– Ладно, ладно, – миролюбиво произнес граф. – Мне нет дела до ваших корабельных игрищ. Жаль только рисунок улетел. Хороший был рисунок…

– Так у Лилу их – тьма. Вон на корме, цельная папка рисунков лежит, – отозвался матрос Боб, и в надежде услужить графу кинулся за папкой.

– Ну что же – полистаю на досуге – принимая из рук матроса пухлую кипу изрисованной бумаги, как можно более равнодушно произнес Примиус. – А сейчас пойду, пожалуй, посплю перед обедом.

Нарочито громко зевнув, и жеманно прикрыв рот ладонью, граф Примиус удалился в свою каюту.

В каюте он мистически странным образом, вновь переменил высокие сапоги на видавшие виды кеды. Сел за стол. Бережно открыл замшелый сафьяновый переплет старой книги, служивший Лилу папкой для рисунков. И в благоговении застыл, рассматривая работы странного юноши.

– Как это возможно, – недоумевал Примиус. – Необразованный, испорченный, истеричный мальчишка. А так великолепно рисует. Лица завораживают. Природа оживает. И за что, О Господи, даруешь ты таланты пастве своей. И дар ли это? Или испытание? А может и в наказание за прегрешения тяжкие, наделяешь смертных непомерным грузом врожденного таланта? Воистину неисповедимы пути Господни, не ведомы замыслы его….

– Но, – резко переменил ход размышлений, Примиус, – что это я опять за старое. Не отпускает предпоследнее воплощение. Живет-таки во мне еще священник Грин. Любит пофилософствовать на досуге о тайнах Господних.

– А мальчишку, между тем спасать надо. Для этого, собственно, меня сюда и прислали. Но, право же, могли бы сразу сказать – пойди мол, талантливого человека пристрой. От педофила-отца, или кто он там ему, – избавь. Так нет же:

– Найди начало и конец,

И изведешь клеймо с сердец.

Раздраженно продекламировал он вслух.

– Какое начало? Какой конец? Хотел бы я иметь инструкции поточнее.

– Ну, что ж, – после недолгих раздумий произнес он, – пожалуй, что и сам справлюсь. Дело то не трудное. Привлеку в эту извращенную «любовную» историю, женщину. А что? – Одним ловким ходом – две проблемы! И неотесанное сердце капитана любовью ограним. И юношу на путь истинный направим! Ай да я! Ай да молодец! Хорошо придумал!

Примиус подскочил со стула и, удовлетворенно потирая ладони, зашагал по скрипящим доскам маленькой каюты.

– Chercher la femme! Chercher la femme! ( Ищите женщину! Ищите женщину! фр.язык). И где же взять нам эту femme! – возбужденно напевал граф, листая потрепанную записную книжечку, извлеченную им воздуха.

Маргарет

Она стояла у парапета и грациозно махала белым платочком.

– Маргарет! Дорогая моя! – смахивая лживо набежавшую слезу, прошептал граф Примиус и украдкой покосился на стоящего рядом с ним капитана.

– Кто эта прекрасная дама? – недоверчиво глядя, на сморщенное от слащавого умиления лицо графа, спросил капитан. – Неужели Ваша жена?

– Что Вы! Что Вы, дорогой друг! – тут же ответствовал Примиус. – Сия богиня – моя любимейшая племянница! Она пожелала сопровождать меня в дальних странствиях. И сейчас взойдет на Ваш корабль. Так что, будьте любезны, распорядитесь подготовить для нее каюту и… не стесняйтесь в тратах. Моя красавица, привыкла жить в роскоши!

При этих словах, граф протянул капитану увесистый мешок монет, не понятно, откуда взявшийся, и по размерам определявший в себе сумму не бывалую.

– Тут, много денег, – растерянно принимая тугой кожаный мешок, озадаченно пробубнил капитан Энгель. – Слишком много, для исполнения Вашей просьбы… Тем более, – неуверенно добавил он, – мы на борт женщин не берем.

– Вот-вот! Именно, поэтому так много! – заговорчески подмигивая, усмехнулся граф. – Это – чтобы Вы не смогли отказаться! Да и к тому же, – переходя на шепот и загадочно улыбаясь, продолжал он, – она и не женщина вовсе. Она – БОГИНЯ!