Ксения Шелкова - К нам осень не придёт

– Обещай мне! – он смотрел ей в глаза требовательно, настойчиво.

– Да, папенька, всё, что угодно.

– Выйдешь замуж за графа Левашёва. С нашими деньгами, его фамилией, старинной да знатной, да его связями – будешь устроена блестяще, при дворе принята, в лучших семействах знатных станешь своей. Вы оба молоды, хороши собой необыкновенно – все будут вами восхищаться: вот, мол, какие граф с графинею великолепные! А детки какие у вас будут: небось, один другого краше! – отец восторженно и мечтательно улыбнулся, точно ему пообещали показать воочию волшебную сказку. – Так и я уйду спокойным за тебя, за внуков будущих.

Он привстал в кресле, придвинул к себе какие-то бумаги.

– Вот, смотри. Всё, что есть у меня: дома, капиталы, землю – всё тебе оставляю. Ты у меня разумница, вместе с мужем, даст Бог, как надо распорядитесь. Он как узнает, чай, ещё пуще любить тебя станет!

Отец засмеялся было и тут же болезненно поморщился. Он прижал руку к груди, однако овладел собой и улыбнулся…

– Папенька! – вскрикнула Анна. – Как это так: всё мне? А Элен?!

Алексей Петрович с досадой отмахнулся.

– Ну, что Элен… Ты не волнуйся за неё, голодной не будет, перепадёт и ей. Чай, у меня на всех хватит. Оставлю им с Катериной Фёдоровной квартирку, капитал небольшой. Проживут. Мне бы только вот увидеть, как ты, родная, под венец с графом Левашёвым пойдёшь! Ведь никто знатнее его к тебе не сватался! Ты у меня на свадьбе саму императрицу затмишь, уж я позабочусь…

– Папенька, – твёрдо перебила Анна. – Так нельзя. Элен не заслуживает такого пренебрежения. Она ведь ваша дочь – такая же, как и я, она ничего дурного нам не сделала, а вы хотите их с мамашей так обидеть!

– Да ништо им, дурёхам, – и тому рады будут! Чай, Катерина-то Фёдоровна не забыла, кто такая и откуда…

– Ну и пусть, – возразила Анна. – А всё-таки она вам законная жена, а Элен – родная дочь. Нельзя, нехорошо. Мне такой несправедливости не надобно.

Отец долго смотрел ей в глаза – пристально, строго – однако Анна, не робея, выдержала его взгляд. Затем она рассмеялась и приласкалась к папаше.

– Ну что же вы такую суровость-то играете, я ведь всё равно знаю: добрее вас и на свете нет! Ни за что вы сестру Елену не обидите, да и меня не захотите огорчить! А я вас прямо прошу, папенька, милый: поделите ваше состояние поровну, как подобает между сёстрами! Тогда всё по справедливости будет.

Отец подумал ещё немного, побарабанил пальцами по столу. Анна неотступно следила за ним блестящими глазами, пока он, наконец, не сдался.

– Ладно, твоя взяла! – воскликнул он, улыбаясь. – Вот плутовка! Уговорила: перепишу я завещание на вас обеих поровну – но вот приданое ты у меня царское получишь! – внезапно он снова сделался серьёзен, заговорил мягко, почти умоляюще: – И ты, Аннушка, взамен поклянись, что выйдешь за Левашёва непременно. Лучше, знатнее нам не найти. И даже если не любишь его теперь – ничего, небось, потом привыкнешь, привяжешься! Так и я спокоен да счастлив буду. Поклянись же!

Он резко замолчал, откинулся в кресле. Анна заметила, что на его висках выступили капли пота…

– Хорошо, папенька. Клянусь, что выйду я за Владимира Андреевича, стану графиней, коли вам от этого радостно.

Анна проговорила это, стремясь успокоить отца. Тот был, несмотря на жару, смертельно бледен, часто дышал, хватался за сердце – всё это так тревожило её, что в эту минуту она готова была пообещать всё, что угодно. Она поднялась – надо было всё-таки послать за доктором – но папаша вновь настойчиво попросил её сесть.

– Позже, Анюта. Оставь, это всё скоро пройдёт. Мне вот теперь надо поделиться с тобой, а то потом времени может не найтись: ведь ты так и не знаешь ничего…

– О маменьке? – с трепетом спросила Анна. – Я, папаша, и правда, ничего не знаю. Слышала только от Катерины Фёдоровны, что она ушла как раз, когда май начался, тёплые дни настали. А вам неужто известно, где она теперь?..

Отец глубоко вздохнул, покачал головой.

– Что ты, родная! Если бы знал, да хоть на край света пешком бы за нею пошёл, на четвереньках бы пополз! Нет. Ты же маменьку свою только на портрете видела, а как мы с ней встретились, я никогда не рассказывал. Слишком молода ты была. А вот теперь знай: никакая она не княжна, а кто, откуда – про это мне до сих пор неизвестно! Только как увидел я её, больше ни о ком, ни о чём другом думать не мог и сейчас не могу. Да и встреча наша больше не на быль, а на выдумку оказалась похожа.

Как-то раз молодой предприимчивый купец Алексей Петрович Калитин возвращался с одной из своих мельниц, недалеко от Осиновой мызы, под Петербургом, которую они с партнёром приобрели совсем недавно. Работа уже оказалась налаженной, в ближайшее время стоило ожидать прибыльной торговли. Настроение у Алексея было преотличным, погода тоже радовала. Путь в Петербург лежал неблизкий, через лес. Алексей и его друг ехали верхом; людей с ними было только двое: стремянный да на всякий случай – отставной солдат из бывших рекрутов, что служил им охраной.

Друг Алексея хорошо знал эти места и утверждал, что опасаться там некого, о разбойниках последние годы слыхом не слыхивали. Им попалось на пути несколько хуторов, деревенька. Путь вышел спокойным, не считая того, что вечер застиг их в дороге, и добраться до какого-либо постоялого двора, по-видимому, не стоило и надеяться.

Они остановились на ночлег на опушке леса, стреножили лошадей, развели костёр. Начало мая выдалось весьма тёплым, так что предстоящая ночёвка в лесу никого не напугала. Алексей Петрович вместе с другом, не торопясь, поужинали прихваченной в дорогу нехитрой снедью, побеседовали, выкурили по трубке. Собираясь на ночлег, Алексей приказал своему солдату стеречь их, а затем разбудить слугу – пускай тот вторую половину ночи охраняет.

В это время года ночи странны – даже ближе к полуночи казалось, что стоит светлый вечер. Алексей Петрович временами погружался в дремоту, но крепкого сна не было. Он лежал на разостланной полсти, укрывшись плащом; рядом похрапывал его приятель, неподалёку от них устроился слуга. Алексей лениво прислушивался к шелесту ранней листвы, шороху молодой травки, голосам ночных птиц… Как же он раньше не понимал, что нет ничего лучше, чем провести тёплую майскую ночь в лесу! Он заложил руки за голову и потянулся всем телом, чувствуя себя необыкновенно сильным, здоровым: ему даже показалось, что кровь сделалась горячее и быстрее заструилась по жилам. И вдруг неподалёку послышался женский смех – тихий, но звонкий, точно хрустальный колокольчик.

Алексей поскорее сел и настороженно прислушался. Ничего! «Задремал, должно быть, вот и приснилось», решил он и снова лёг. Покосился на приятеля – тот спал, как убитый, лакей тоже. Солдат ровно, будто на плацу, вышагивал по полянке. Алексей Петрович поплотнее укутался в плащ, однако сон ушёл окончательно. Молодой человек ворочался с боку на бок, снова и снова прислушивался: не раздастся ли опять тот самый смех?