Петер Клуг - Лисий хвост. Крепость гремящего ущелья. Книга третья

– Ясно. Возьмите этого, положите поперёк лошади, и возвращаемся обратно.

Солдаты подняли стонущего Сен Гара. Он не отбивался и не вырывался. Когда его положили на лошадь, Лян Се подошла к нему и развязала его ноги, забрав свой пояс обратно.

– Ты же всё равно больше не сможешь бегать, – промолвила она и ободряюще похлопала пленника по плечу.

Вскоре они вернулись к башне. Там её отряд постепенно приходил в себя после нападения. Перевязывали раненых, обыскивали убитых врагов, собирали разбежавшихся лошадей. Все степняки помогали воинам, а этот странный юноша, которого они между собой называли Тугрулом, с лёгкостью управлялся сразу с несколькими лошадьми. Кстати, ведь это именно он крикнул и спугнул её коня. Как он смог понять, что им грозит опасность?

Едва въехав в лагерь Лян Се начала отдавать приказы.

– Соберите костёр для погребения наших воинов. Возьмите на дрова эти развалины домов. Продолжайте сборы, мы выступим, как только закончим с пленниками. Приведите их к башне.

Солдаты поспешили исполнить приказы, а офицер спешилась и села на раскладной походный стул, с наслаждением вытягивая ноги. Сен Гара сбросили на землю неподалёку, остальных пятерых пленников подвели к ней и поставили на колени. Лян Се подала знак, и изувеченного мужчину, которого она захватила лично, приволокли поближе. Он стонал и чертыхался. Другие несчастные пленники невольно ужасались его судьбе.

Лян Се оглядела их и сказала:

– Вы видите, что будет с тем, кто не желает говорить. Можете молчать, и с вами мы сделаем то же самое, или чего похуже. У меня немного вопросов. Первое: что за большое пожарище на юго-западе?

Невольники угрюмо молчали, переглядываясь. Внезапно один из них пожал плечами и ответил:

– Это горит город Нандун.

Лян Се не смогла сдержать удивлённого возгласа. Несмотря на все догадки и предположения, признать, что пылает древняя столица Запада, было нелегко. Теперь она слышит это из уст неприятеля, и все сомнения уходят прочь.

– Не говори этой шлюхе ничего! – заорал Сен Гар.

Лян Се устало закатила глаза и провела ладонью перед губами. Один из её воинов кивнул, взял с собой пару товарищей и они подошли к непокорному Сен Гару. Двое прижали его к земле, а самый дюжий разжал ему кинжалом зубы и отрезал язык. После этого пленника перевернули на грудь, чтобы он не захлебнулся кровью.

Остальные в ужасе смотрели на эти пытки, некоторые упали на колени ничком.

– Всё равно язык не нужен тому, кто не желает говорить. Но ведь вы же не такие, верно? – обратилась Лян Се к ним. – Не думайте, что я испытываю радость или удовольствие от вида пыток и крови. Они противны мне. Но сейчас идёт война, и я не собираюсь с вами миндальничать.

И она узнала всё, что они могли ей сообщить: о восстании Дондо, о широком переходе армии на его сторону, о бегстве наместника и его приближённых, о готовящемся походе народного войска на восток.

Выслушав всё это, она изрекла:

– Что же, это разумно, что вы не стали отмалчиваться и повторять судьбу своего неразумного товарища. Какой прок подвергать себя напрасным мучениям?

– Госпожа, отпусти нас! – взмолился кто-то из пленников.

Лян Се покачала головой.

– Вы все – дезертиры, и вы прекрасно знаете, что бывает с теми, кто бросает свой пост и переходит на сторону врага. Но вы оказали мне и своим бывшим товарищам услугу и заслужили лёгкую смерть. Повесьте их на зубцах башни, которую они должны были охранять. И не забудьте этого бедолагу Сен Гара. Пора прекратить его мучения.

Пленники пытались просить и упирались. Однако их быстро загнали на верхнюю площадку башни, накинули петли на шею и сбросили вниз. Раздался хруст ломающихся позвонков, и вскоре всё было кончено. Сен Гар не избежал общей участи. Он уже и так был почти без сознания, когда его отнесли наверх, чтобы казнить. Он занял своё место среди товарищей, и мучения его закончились.

– Мы забыли кое-что ещё, – проговорила Лян Се, и голос её прозвучал так, как она того хотела: жёстко и властно. – Соберите трупы остальных дезертиров и вздёрните их рядом. Зубцов на башне хватит на всех.

Через час остатки отряда Лян Се и шестеро их пленников-степняков наконец выступили в поход. Раненых, кто не мог идти сам, пристроили на носилках или верхом. Людей стало меньше, а лошадей больше, так что передвигаться можно было намного быстрее, чем командир рассчитывала изначально. Позади них пылал погребальный костёр, а на башне степной ветер раскачивал два десятка свежих трупов и всё так же взвивал выцветшее имперское красное знамя.

Они вскоре добрались по старой дороге до развилки, где лежал камень. Лян Се ещё раз поглядела на него. «Нандун» с одной стороны и «Красный город» – с другой. Одна дорога вела на юго-запад, другая – на юго-восток. Их цель лежала на юге, по пути в столицу.

Врачеватель Ган Жун оставил обширные записи в своём дневнике, которые лучше всего повествуют нам о том, что происходило в Нандуне во время и после чудовищного погрома, устроенного разгорячённой толпой фанатиков. В этих записях также немалое место уделено Наге и Мунку, так что будет небезынтересно полистать страницы этого дневника. Вот что лекарь написал о тех злополучных днях и последующих за ними:

«Вчера днём Дондо произнёс страстную речь и объявил себя пророком обновлённой веры Дракона. Я не был на площади, у меня, естественно, были дела в лечебнице. Говорят, он был очень убедителен, и толпа внимала ему, затаив дыхание. Не знаю, как дела обстоят на самом деле.

У меня нет ни времени, ни желания участвовать в этом восстании и тем более в походе на восток. Больные и увечные не переведутся и в Нандуне, и кто же им окажет помощь, если не я? Особенно теперь, когда остальные врачи покинули город. Я им не судья, и сам я подумываю об этом же. Лишь чувство долга перед людьми и моя лечебница, которую я столько лет обустраивал, удерживают меня от такого шага.

Вечером весь город был освещён отблесками пламени, в котором горел дворец наместника. Удивительно, эта крепость веками выдерживала натиск разбойников и варваров с севера, но её разгромили сами жители, для защиты которых она когда-то и была создана.

Жаль, я не успел вынести из дворца достаточно рукописей, которые там хранились. Конечно, многие из них пришли в негодность, были разодраны и втоптаны в грязь ещё во время первого погрома, однако же бумаги были свалены во дворах, и ещё можно было что-то отыскать. Теперь всё кончено и кончено навеки. Какие знания и сокровища мысли мы потеряли в этот день? Придут ли ещё учёные и поэты, чтобы написать что-то подобное или лучшее, взамен утраченного?

Не хочется думать об этом. Мне кажется, что весь запад уже накрыла волна безумия и дикости, и теперь эта волна движется на восток, чтобы поглотить всю империю и перекинуться за море. Смогут ли её остановить, или она сама потеряет силу?