Анастасия Зарецкая - Когда-нибудь никогда

Это был круглый медальон – прозрачная смола и ярко-желтая хризантема, так сильно напоминающая маленькое солнце.

Когда-то Влад тоже дарил мне украшение – кошачий глаз, который должен был меня защитить. Я до сих пор храню его, даже увезла в другой город. Это была единственная вещь, что хоть как-то напоминала мне о Владе. Я даже пару раз осмелилась его надеть. А когда моя соседка, Марина, спросила, откуда этот чудесный камешек, я ответила честно – его подарил мне дорогой человек. Когда-то давно – дорогой.

…Я так хотела быть солнцем.

Я мечтала дарить свет и зажигать чьи-то глаза. Я надеялась приносить тепло и согревать души. Я верила, что кто-то, даже если всего один человек, вспомнит обо мне в холодную темную ночь, и ему станет хотя бы немного, но легче.

Но я была всего лишь тенью, бесправной тенью, которая не может никак себя защитить. И даже колдовство не в силах меня спасти.

***

Татьяна Валерьевна оказалась права, и уже на середине пути меня настигла метель.

Но, что удивительно, идти в сопровождении падающего снега было гораздо теплее, чем под слепящим солнцем. Небо затянулось светло-серыми тучами, так что мгновенно наступил вечер, но мне почему-то даже стало радостнее, и я сделала несколько лишних кругов в районе своего дома, пока не начало темнеть.

Правда, эта радость мгновенно рассеялась, когда я увидела дом моего отца. И мой дом тоже. А ещё Миланин.

На эту сторону выходило два окна – одно относилось к отцовскому кабинету, другое к кухне. В обоих горел свет (а я точно знала, что все выключила, когда выходила). Это значило, что одной мне точно никак не удастся побыть. И что снова придется вести беседы – а я, признаться честно, уже устала за сегодняшний день что-то кому-то объяснять.

Но нагуляться я успела вдоволь, поэтому ничего, кроме как войти внутрь дома и подняться по лестнице до седьмого этажа, мне не оставалось. И я вошла. И поднялась. Постучалась.

Мне снова открыл не отец.

Я вновь видела Милану. На ней был все тот же домашний костюм, только макияж она еще не успела смыть, и лисьи глаза поблескивали золотыми тенями.

Сразу вспомнился лежащий у меня в рюкзаке медальон.

Я никогда не решалась краситься так ярко. Может быть, и зря.

– Добрый вечер, Яна, – произнесла Милана. – Очень рада тебя видеть.

– Добрый вечер, – отозвалась я осторожно. – А отец… – слово непривычной горечью обожгло язык, – дома?

– Задерживается, – она вздохнула. – Дела. Как обычно. Да ты наверняка и сама знаешь. Зато я успела приготовить ужин. Пойдем?

И я почему-то согласилась.

Наверное, у меня просто не было сил спорить.

Ужин в самом деле получился неплохим – картошка, нарезанная ломтиками и потушенная вместе с грибами и зеленью. Я в общежитии чаще всего варю себе кашу – нет времени на кулинарные изыски. И на чистку картошки тоже. Но Милана все равно пообещала дать мне рецепт, а я даже заметила, что попытаюсь когда-нибудь его повторить.

Несмотря ни на что, она была неплохой, эта Милана.

Может быть, познакомься мы раньше, смогли бы вполне неплохо общаться. Тогда, ещё до Янтарной… Принять я бы навряд ли ее приняла, все-таки не так это просто делать. Но между нами – а вдруг? – вполне могло завязаться что-то вроде дружбы.

Впрочем, мы и сейчас взаимно друг друга уважали.

Точнее, мне хотелось ее уважать.

Попала я к себе в комнату только тогда, когда за окном давным-давно наступила темнота. И сразу удивилась – пахло внутри на удивление свежо и приятно.

Исчезла со шкафов пыль.

Постельное белье заменилось новым, будто бы даже хрустящим.

На комоде, рядом с кроватью, стояла стеклянная ваза с пятью белыми лилиями, истончающими тонкий невинный аромат. И как только выжили, в такой-то мороз?..

Я прекрасно знала, кто так обо мне позаботился.

Знала – но все равно улыбнулась.

Как будто так тщательно возведенная мной стена начинала рушиться. А мне очень этого не хотелось. По крайней мере, прежде чем внезапно уснуть уже во второй раз за день, я убеждала себя именно в этом.

Давно я не спала так долго. Уснула я около восьми вечера, а встала только через четырнадцать часов, в десять. То ли сессия вытянула из меня последние силы (а я и вправду спала весь месяц часов по четыре-пять), то ли так успокаивающе действовал на меня родной город.

Когда я встала, в квартире снова никого не обнаружилось, и это меня даже обрадовало.

На плите, под крышкой, стоял омлет. Видимо, дожидался меня. Вот и зачем нужно было так беспокоиться… Как-то же я прожила пять месяцев, прокармливая сама себя. И даже не умерла от недостатка пищи. Разве что похудела на пять килограмм (я и так не была фигуристой, а сейчас стала совсем плоской). Но тут виноват не недостаток еды, а постоянный стресс. Стресс кого угодно заставит похудеть.

Я прошлась взглядом по кухне. Вчера было не до того – то в кухне находился кто-то, кроме меня, то я очень спешила уйти. А тут вдруг вспомнилось, что я так и не поздоровалась с домовым.

На столе стояла чашечка с печеньем, и я, схватив одно из них, открыла шкафчик под раковиной. Осторожно положила печенье поближе к стене, к специальному отверстию.

– Что-то ты совсем тихий, друг, – заметила я, обращаясь в пустоту. – Раньше постоянно давал о себе знать, а теперь молчишь. Отец говорит, что ты подружился с Миланой. Но я тебя не осуждаю – она, кажется, в самом деле неплохая.

Домовой ничем себя не выдавал, но я точно знала, что он здесь и внимательно меня слушает.

– Хорошо. Понимаю, что ты на меня чрезвычайно обижен. Ну и ладно, обижайся, пожалуйста.

Я последний раз посмотрела на печенье, прежде чем встать, и заметила лапку, подцепившую угощение. Обида обидой, а любовь к еде победила. И меня тоже – омлет, приготовленный Миланой, я все же съела. Неплохой оказался омлет. Надо бы тоже что-нибудь приготовить… Мне весной девятнадцать, я сама могу о себе позаботиться. Янтарная в девятнадцать лет ушла из дома, да так и не вернулась. А матушка вышла замуж за моего отца.

Планы на сегодняшний день у меня были примерно такие же, как и вчера – до одури нагуляться по знакомым улочкам. Правда, в этот раз я собиралась воспользоваться автобусом и уехать подальше. Туда. К тому месту, которое уже полтора года занимает мои мысли.

Отец сказал, что ее тело сожгли.

Ведьм сжигают. И это не просто красивая легенда из Средневековья. Раньше сжигали живых, теперь мертвых, если родня не выступает против. Ее кремации никто не противился.

Я пыталась спросить у отца, куда они дели прах, но он не ответил ничего дельного. Быть может, так и оставили, на том самом месте. И он сам разлетелся над городом, оседая на чьи-то окна. Или же они поступили благоразумнее и спрятали его в надежное место. Хотелось бы верить.