Надежда Первухина - Любовь – это розы и хлыст

Одна из девушек – невысокая толстушка в зеленом платье и разноцветных лентах, вплетенных в косы, помогла нам спуститься.

– А где Ченца? – спросила я ее.

– Она с подружками в своем доме, они поют свадебные песни перед тем, как предстать перед деревенским старостой.

– Я тоже хочу туда, я еще никогда не слыхала свадебных песен!

– Идемте, я провожу вас.

Маленький домик Ченцы показался мне лучшим зрелищем за этот день. Чистенький и уютный, он пленил своей простотой и нежным ароматом… любви, да, по-другому не скажешь. Любовь была растворена в воздухе домика, ею пропитались чисто вымытые полы, беленые стены, скамьи и полки, посуда и очаг…

Ченца сидела на лавке посреди комнаты, а вокруг нее суетилось с полдюжины девушек.

– Маленькая госпожа, ты пришла! – радостно воскликнула она. – И професса здесь. Располагайтесь, отдохните, пока эти неумехи выдирают у меня все волосы своими гребнями!

– Мы принесли тебе свадебный подарок… – начала было я, но Ченца предостерегающе подняла ладонь:

– О подарках поговорим после свадьбы, а до – дурная примета.

Но примета приметой, а перед свадьбой в самый День Урожая ко мне подошел жених Ченцы и сказал:

– Маленькая доминика, я знаю, что уж такой итгрушки у тебя точно нет.

И он протянул мне стилет в ножнах.

– Он будет защитой тебе. Принц, что приехал в ваш кастильон… О нем бродят дурные слухи.

– Благодарю всем сердцем.

– Будь осторожна, доминика.

…Миновал День урожая, Ченца стала замужней дамой, а в доме нашем не прекращались пиры и принц, казалось, забыл об отъезде. Зато он вспомнил обо мне.

Мы с Агорой как-то возвращались из скриптория и вдруг в коридоре нарисовалось это чудовище.

– О, доминика Норма! – он поклонился. – Какая честь видеть вас.

– Взаимно, ваше высочество.

– А это ваша менторша?

– Да.

– Весьма красива, надо признать. Ваше имя?

– Агора, сир.

– Чему вы учите доминику?

– Только тому, что положена девам.

– Девам… Какое прекрасное, чистое слово! Обожаю девственниц. Они такие пленительные. Нам надо будет провести совместный урок. Честь имею.

Когды нетопырь и его вонючая свита ушли, меня вырвало. Агора потащила меня в мои покои, умоляя держаться.

– Быть беде, госпожа моя, быть беде, – шептала она. – Надо усилить охрану вашей половины.

Но мы не успели ничего сделать. Беда в лице принца и четырех его головорезов пришла в спальню Агоры, которая вообще никем не охнанялась. Слуги принца держали Агору, пока этот выродок насиловал ее и уродовал ей лицо, потом попользовались ею сами и бросили истекать кровью. Агора как-то смогла доползти до моей комнаты и постучать, и какой я увидела ее – не передать.

– Агора…

– Это принц. Бегите отсюда! От придет и за вами. Он любит девственниц.

Унее были отрезаны уши, губы и груди.

– Мне уже не помочь, я умираю, Бегите! Теперь даже я слышу его вонь.

Он испустила последний вздох у меня на руках. Я втащила ее в комнату, переоделась в костюм для верховой езды, схватила свой стилетто и затаилась на балконе. И вовремя!

В мою комнату вошел упырь и его прислуга. Он уже успел переодеться во все белое.

– Принц, эта шлюха сумела доползти до покоев девчонки и наверняка предупредила ее.

– Обыщите покои. Этот цветок я раскрошу по лепесточку.

Мой балкон устроен не так, как остальные. Под его полом есть ниша, куда я частенько пряталась от Агоры. О Великий Спящий, за что ты так обошелся с Агорой!

Они долго обыскивали мою комнату, но, в конце концов, решили, что я сбежала. Но сначала я должна была отомстить.

Я долго сидела в нише, убеждаясь, что принц не оставил соглядатаев. За гобеленом в моей спальне есть потайной ход, возможно, они направились туда. Значит, я должна была направиться в комнату принца.

Здесь пахло разложением, хотя чистота стояла идеальная. Агора, с тех пор, как я получила стилет, обучала меня различным приемам безопасности и боя. Я понимала, что до принца должна убить его прихвостней, но вместо этого в моем сознании абсолютно четко вырисовался образ одной из прекрасных ваз – из литого золота. На ней была выгравирована непонятная надпись, но я прочкла ее:

УМРИ.

И в меня словно вошла какая-то сила. И когда на пороге покоев принца стали появляться его слуги, я просто показывала на них пальцем и повторяла:

– Умри, умри, умри.

– Но со мной заклятием Умраз не справишься, маленькая шлюха, – сказала принц. – Ты же чуешь, что я не человек!

А огромная ваза из самоцветов уже взорвалась у меня в голове, и я сказала:

– Мой раб.

Он очень много вопил, ведь рабом он был всего пять минут, а мне трудно было разрубать на куски его тело и кромсать стилетом лицо. Тут третья ваза вспыхнула у меня в сознании, и труп упыря запылал, осыпаясь мгновенным белесым пеплом.

Комната горела. Кричали об убийстве и пожаре, но я так устала, что легла спать прямо в коридоре, положив под голову свой стилет.

Я заболела.

Лихорадка была ужасной, поэтому к моей постели немедленно призвали замкового лекаря. Он пощупал пульс, поглядел в мои расширившиеся зрачки и сказал, что надежды нет.

Кажется, около меня на мгновение появилась мать, ее бесстрастное лицо было искажено отвращением. Своим проступком я запятнала род.

В общем, я лежала в бреду и жару, горничная поила меня какими-то горькими травами, от которых меня рвало желчью. Она то и дело меняла прохладные платки, обтирала мое тело целебными эссенциями, а главное – она была единственной, кто молился за мое выздоровление. Я поправилась. Но с тех пор не выносила ни вида, ни запаха крови.

Мое выздоровление шло медленно, но неуклонно. Оказывается, в бреду я постоянно звала Ченцу, и за ней послали, чтобы она вместе с моей горничной ухаживала за мной. Я поняла, что миновала смертные двери, когда увидела кормилицу сидящей на стуле возле моей кровати. Она вышивала и тихонько напевала:

Я чихнула – солнечный лучик пощекотал мне ноздри. Ченца взглянула на меня и всплеснула руками, едва не выронив шитье.

– Доминика! Слава Богине, ты очнулась!

– Ченца, – голос у меня был слабым и тусклым, – помоги мне сесть.

– Не хочешь ли выпить воды или вина?

– Нет, нет, позже…