Александр Верт - Трофей для тирана. Том 2. Белый ферзь

− Зачем тебе его убивать? – буквально взмолился Ноктем. − Это тебе ничего не принесет, а мы…

− Я дала клятву, Ноктем, − перебила его Канелия и отвернулась. – Он должен захлебнуться собственной кровью, чтобы познать хотя бы часть той боли, которую он принес другим.

Ноктем только посмотрел на нее. Свой запас гнева он явно исчерпал, спорить смысла не видел. Ее стоило арестовать и запереть в темнице до конца правления владыки Виндора, но со спасительницей его жизни поступить так без особых причин было невозможно. Сказать отцу, что она хочет его убить, значило уничтожить ее на месте. В лучшем случае ее просто убьют, в худшем…

Ноктем просто встал.

− Я заберу тебя в свою стражу и запру в собственной спальне, потому что ты безумна, − холодно сказал он и пошел к двери.

− Тогда не надейся, что я стану ждать конца года, − предупредила она.

Ноктем не обернулся, просто вышел и приказал никуда ее не выпускать до особых распоряжений.

− Станет оказывать сопротивление − арестуйте, только обеспечьте ей хорошие условия.

Разумеется, немая стража вопросов не задавала, да и задумываться о смысле приказов ей было не положено.

Когда Ноктем вышел из дворца, на улице все еще лил дождь. Он задержался на парадной лестнице и поднял глаза к небу, подставляя лицо холодным струям. Небо было темно-серым и таким низким, что почти давило на уставший разум принца.

− Ваше высочество, лучше наденьте капюшон, простудитесь ведь, − почти строго сказал Анри Рино, догнавший его на лестнице.

Ноктем действительно надел на голову капюшон своего черного плаща и посмотрел на помощника. Плащ, строгий костюм, трость и папка. Зачем его помощнику она понадобилась, Ноктем не знал и сейчас даже знать не хотел.

− Ты не едешь со мной, − строго сообщил он.

− Как? – искренне растерялся Анри. – Разве вы не собираетесь лично допросить стрелка с помощью какого-то хафратца? Это же должен кто-то записать.

Он показал папку и развел руками, словно все сказанное должно было доказать всю его необходимость. Ноктем вздохнул:

− Слова «хафратец» не существует. Уроженцы Хафрата − пустынники для таких как мы и «вахайя» для сородичей, − спокойно сообщил он. – Ты должен остаться и подготовить мне отчет обо всех действиях совета герцогов за последних два месяца. Это важно.

Он хлопнул Анри по плечу, словно так пытался сгладить металлический холод собственного голоса, а сам спешно спустился вниз. Его должна была сопровождать стража и их лидер, обладатель таких же черных доспехов с едва заметной насечкой на нагруднике, почему-то спустился и держал лошадь наследника.

− Проследите, чтобы он не покинул дворец, − сказал Ноктем, кивая в сторону удаляющегося помощника.

Стражник тут же кивнул, передавая поводья, и тихо прошептал, видимо, понимая, что в такой ливень разбирать жесты слишком сложно.

− Владыка велел передать, что если вы поймете, что расследование слишком опасно – лучше оставить это дело. Вы у него единственный. Простите.

Стражник склонился ниже и отступил.

Ноктем только смиренно кивнул, понимая, что этот человек, единственный, кроме разве что Кенли, говорящий в этой страже, просто передал отцовские слова. Их смысл не трогал принца. Ему сейчас все было безразлично, даже холодный ветер, сорвавший с его головы капюшон, как только лошадь перешла на галоп. Холодный дождь заливал за шиворот, а он все думал, почему три человека, которым он доверял, поступили с ним именно так. Все трое, как один… Каждый по-своему, но одинаково в его партии с отцом. Выходило, что Виндор всегда был прав.

− Они не будут делать то, что ты прикажешь. Они будут делать то, что выберут сами, и тебя не спросят.

«С Анри еще ничего не доказано», − сам себе сказал Ноктем и прогнал эту мысль − быть полностью проигравшим и слабым совсем не хотелось.

Из чувств осталась лишь нерешительная вина перед наставником. Она, как робкий ребенок, топталась где-то в уголках его души и поднимала на него большие заплаканные глаза, пытаясь сказать, что он несправедлив к наставнику. Что, в сущности, сделал Аберхара? Остался в городе, рискнул собственной жизнью и сделал это так умело, что никто бы его не нашел, если бы только Ноктем не помнил его глаз.

Сейчас совет наставника Ноктему был очень нужен, но в голове пульсировало одно безумное убеждение: сегодня он все должен решить сам, не оглядываясь на чужие слова и идеалы, вложенные ему. Быть может, он всю свою жизнь не прав только потому, что с детства слушал пустынника в «платье», а надо было слушать отца? Или, быть может, пустынника послало провидение? Сами эти вопросы злили Ноктема, но гнев этот был холодным и острым, как лезвие меча. Потому, наверно, когда он спрыгнул с лошади и шагнул в крепость, ее смотритель отшатнулся от него, сглотнул и только затем поклонился.

− У вас взгляд отца, ваше высочество, − сообщил ему знакомый голос.

Ноктем только посмотрел на Аберхару, вышедшего из темноты, с равнодушно-высокомерным видом пронаблюдал его поклон и, игнорируя его замечание, потребовал, чтобы их отвели к стрелку.

− Палача позвать? – уточнил смотритель.

− Нет. Надеюсь, что он нам не понадобится, − ответил Ноктем, обернулся и тут же понял, что ему не нравится собственный порыв. Закрыл глаза и так и не взглянул на старого наставника.

Что делать с Аберхарой и как его понимать − он подумает после просто потому, что тот точно не станет убивать короля, чего нельзя сказать обо всех остальных.

Только когда смотритель был готов распахнуть металлическую дверь, Ноктем остановил его жестом и обратился к Аберхаре:

− Вы можете с ним каким-либо образом общаться? – спросил Ноктем, понимая, что не уточнил самого главного. Если разговор шире простых «да/нет» возможен, то дело может пойти много быстрее.

− Существует система знаков, которыми общаются жрецы Хафрата, давшие обет молчания. Они известны Удахине и мне тоже. Простые вещи он позволяет передать, − сообщил Аберхара, чуть склонив голову, и довольно запоздало добавил: − ваше высочество.

Почему-то слышать от него это обращение Ноктему было неприятно, а признавать, что общаться жестами пленник едва ли сможет, было не страшно.

− Вряд ли это поможет после всего, что сделали с его руками, − сказал он без капли сожаления.

«Этот человек стрелял в отца теми самыми руками, что изуродовал палач, почему я должен был жалеть эти руки?» − спрашивал себя Ноктем, когда Аберхара покачал головой, опускаясь на пол рядом с пленником.

Цепь держала Удахину у стены. Кандалы сковывали его ноги, хотя это было излишне: едва ли у пленника хватило бы сил подняться на ноги. Вопреки ожиданиям, Удахина сел и даже изобразил подобие поклона, увидев своего соотечественника.