Михаил Широкий - Сон в зимнюю ночь

В тот вечер он был слегка взбудоражен, немного пьян и, похоже, с самого начала не очень хорошо соображал, что говорит и что делает. Он вообще-то никогда не был большим охотником до спиртного, знал меру и даже в подпитии не терял голову и контроля над собой и своими действиями. Но не в тот раз. Тогда по какой-то до сих пор неясной ему причине он повёл себя совершенно нетипично для себя, более чем странно, так, как никогда ещё себя не вёл. Он выпил несколько рюмок коньяка, хмель ударил ему в голову, его захлестнула волна возбуждения и не совсем здорового веселья. К одним из окружающих он вдруг почувствовал горячую симпатию, доброжелательство, почти нежность, к другим же – столь же внезапную, ничем не обоснованную неприязнь, отторжение, враждебность. С первыми он безостановочно болтал – чем дальше, тем всё менее толково и связно, – похлопывал их по плечу и порой приобнимал, особенно девушек, сопровождая это к месту и не к месту взрывами раскатистого смеха и томными масляными взглядами. На вторых же бросал косые, отталкивающие, а то и откровенно злобные взоры, бормоча при этом глухие ругательства и делая нетерпеливые, резкие движения.

В числе этих несчастливцев, отчего-то вызвавших его неудовольствие и раздражение, непонятным образом оказалась и Саша, сидевшая в дальнем углу комнаты и разговаривавшая с их общим знакомым Ильёй. Кирилл то и дело бросал в их сторону угрюмые, вспыхивавшие мрачным огнём взгляды, хмурил брови и судорожно стискивал зубы. А потом наливал себе очередную рюмку, залпом выпивал её и с ещё большим жаром обхаживал своих соседок по столу, уделяя особенное внимание Яне, той самой эффектной статной блондинке, с которой он познакомился тогда же, когда и с Сашей. А та, судя по всему, была совсем не против его ухаживаний: она охотно слушала его сбивчивые пьяные излияния, становившиеся всё более громкими и откровенными, смеялась его дурновкусным сальным шуткам, позволяла себя обнимать, только для вида отводя его руку, норовившую обвить её плечи.

Однако Саша, несмотря на разговор с Ильёй, всё это время не теряла Кирилла из виду и была начеку. И как только решила, что его поведение становится неприличным и вызывающим, подошла к нему и сделала тихое, но внушительное замечание.

Он не внял ей. Метнул на неё хмурый, недовольный взор, буркнул что-то нечленораздельное и вновь обратился к Яне.

Саша постояла возле них немного, будто собираясь что-то сказать. Но ничего не сказала. Лишь поджала губы, передёрнула плечами и вернулась к своему собеседнику.

А точно сорвавшийся с цепи Кирилл продолжал бушевать. Уже не таясь, он придвинулся к Яне вплотную, обнял её за плечи и нашёптывал ей на ушко маловразумительные и малопристойные глупости, которые, впрочем, та выслушивала вполне благожелательно и, очевидно, не без удовольствия, о чём свидетельствовал её весёлый заливистый смех, сопровождавший его остроты, даже весьма сомнительные по качеству. А его её близость, её кажущаяся податливость, её задорный заразительный смех, в котором ему чудилось что-то завлекающее и порочное, как бы призыв к действию, распаляли всё сильнее, и он, пьянея уже не только от вина, всё больше терял голову и чувство реальности.

К ней минут через пять его снова попыталась вернуть Саша, опять подойдя к нему и шепнув ему на ухо несколько вразумляющих фраз.

Но вразумить его, похоже, было уже трудно. С трудом оторвавшись от Яны, он посмотрел на свою девушку как на постороннего человека, скривил физиономию, будто отведав чего-то кислого, и, не произнеся в ответ ни слова, отвернулся.

И вновь Саша не сразу отошла от него, а постояла несколько секунд рядом, словно в нерешительности. Лицо её омрачилось, губы слегка вздрагивали, лоб прорезала продолговатая морщинка. Скользнув по раздухарившемуся, уже ничего не замечавшему и не понимавшему Кириллу грустным, немного растерянным взглядом, она вернулась на своё место в углу комнаты и, не обращая больше внимания на пытавшегося развлечь её Илью, погрузилась в задумчивость, время от времени озабоченно поглядывая на своего парня, продолжавшего куролесить за столом.

Там, впрочем, ему, по всей видимости, уже стало тесно, и он, с грохотом отодвинув стул, направился к окну. Улыбавшаяся, разрумянившаяся Яна последовала за ним. Здесь, у раскрытого окна, он немедленно возобновил заигрывания с ней, становившиеся всё более развязными и шумными. Он бурно жестикулировал, хватал свою собеседницу за руки, то и дело разражался идиотским хохотом и говорил так громко, что вскоре привлёк к себе внимание уже не только Саши, но и всех присутствовавших в комнате. Они со всё большим интересом и любопытством прислушивались и присматривались к расходившемуся, точно ослеплённому Кириллу, у всех на глазах и в присутствии собственной девушки флиртовавшему с её подругой и, судя по всему, и не думавшему останавливаться.

Наконец Саше, по-видимому, надоело терпеть это, и она, с пылающими щеками и сверкающим взором, вновь приблизилась к нему и приглушённым, чуть подрагивающим голосом, выдававшим её волнение, заявила, что она уходит.

Он посмотрел на неё пустым, бессмысленным взглядом, будто не узнавая, дёрнул плечом и после небольшой запинки, с трудом ворочая заплетающимся языком, нетвёрдо произнёс:

– Н-ну и что?

Её лицо зарделось ещё сильнее, а в огромных сияющих глазах вспыхнули холодные стальные огоньки.

– То есть как это «ну и что»? Я ухожу! Ты понимаешь? – по-прежнему негромко, но внушительно, с нажимом сказала она.

Он внимательно – насколько это было возможно в его тогдашнем состоянии – вгляделся в её взволнованное, напрягшееся лицо и на мгновение задумался, будто начал соображать, что делает и говорит что-то не то. Но затем, переведя взгляд на Яну и заметив блуждавшую на её губах тонкую насмешливую улыбку, вообразил, что она смеётся над ним, насупил брови и, хмуро покосившись на Сашу, отрывисто проговорил:

– Ну так иди… Кто тебя держит-то?

Её лицо болезненно исказилось и вместо пунцового вдруг сделалось бледным. Взмахнув длинными, закруглявшимися кверху ресницами, она впилась в него острым, пронизывающим взором и сдавленным, глуховатым полушёпотом спросила:

– Это твоё последнее слово? Тебе нечего больше сказать мне?

Он заглянул в её широко распахнутые, смотревшие на него в упор глаза, в которых, как ему показалось, блеснули слёзы, и вновь на секунду заколебался, правильно ли он ведёт себя, не совершает ли серьёзной ошибки, о которой ему придётся потом горько пожалеть?

Но, точно стремясь избавиться от этих тягостных колебаний, он отвёл взгляд от Сашиных глаз, пристальный укоряющий взор которых жёг его как огонь, и опять посмотрел на Яну. И это окончательно всё решило. Вновь увидев её усмешку, как ему почудилось, ехидную и издевательскую, он вскипел, почувствовал, как кровь бросилась ему в голову, и, видя всё вокруг будто в тумане, уже не контролируя себя и плохо понимая, что за слова срываются с его языка, повернулся к Саше и рявкнул: