Нина Бьёрн - Полжизни за мужа

– Прийти! – сообщил зверек. – Ждать. Тия сказать гости.

Он схватился за остаток ствола какого-то деревца, торчащий из земли тонким обломанным пеньком, и потянул. И мы увидели, как сдвинулась в сторону часть дерна, открывая вход в нору. Тия с дочерью исчезли внутри, но вскоре зверек появился один.

– Заходить! Гости! Заходить! – помахал он нам.

– А как же конь? – спросил Нирс.

– Оставь куст. Не умрет. Топь кругом. Не найдут.

Нирс привязал коня, забрал седельные сумки, и мы заползли в лаз. Тоннель в нору был довольно длинным и узким. Приходилось встать на четвереньки и продвигаться друг за другом. Постепенно ход расширился, и мы попали в довольно широкую подземную комнату с низким потолком. В центре комнаты возле маленького костерка сидели такие же существа, как и Тия. Восемь голов самого разного размера осматривали нас. Младшие – с любопытством. Старшие – с беспокойством. Настрадавшаяся за прошлый день Каю прилипла к матери, на руках которой свернулся в клубочек совсем маленький детеныш. Тия втиснулся между мохнатых тел и дал нам знак присоединиться к костру.

– Сидеть! Сидеть! Есть. Вкусно.

Дважды приглашать нас не пришлось. Нирс выудил из сумки свой меховой лежак, и мы устроились на нем, радостно вытянув озябшие ноги к костру. Семейство Тии вернулось к своим занятиям, иногда поглядывая на нас. И только младшие дети не могли удержаться от того, чтоб не вытянуть в нашу сторону крохотные носы и не понюхать. Нам подали два длинных прутика и указали на горку снеди, предлагая угоститься.

Логово было по-своему уютным. В центре более широкая, комната имела вдоль стен ниши, в каждой из которых были оборудованы лежаки – довольно высокие постели из веток, мха, листьев. На некоторых кто-то спал, какие-то были пустыми. Земляные стены были выровнены и имели три воздуховода в разных сторонах в виде полых внутри деревьев. Дальнее от входа было настолько большим, что человек мог бы поместиться туда и посмотреть через узкие дупла, что происходит снаружи.

Мы нанизывали на палочки небольшие круглые грибочки и поджаривали их на огне. Они были ароматные и вкусные с мягенькой шляпкой и упругой приятно хрустящей на зубах ножкой. Мы уплетали грибы и закусывали их какими-то шишковатыми чуть волокнистыми клубеньками, очень отдаленно похожими на картошку. И радовались возможности поесть горячей пищи, хоть и такой простой. Никогда раньше не ела запеченых змей и лягушек. Оказывается – вкусно. Особенно, если до этого ты пару дней ничего толком не поешь.

– Интересно, если их запечь, будет вкусно? – я покрутила в руке один из клубней, которые все ели сырыми.

– Давай попробуем, – предложил Нирс, и я не долго думая закопала клубень в золе с краю костра.

Один мальчик чуть постарше внимательно следил за клубнем, который я сунула в костер. Когда, на мой взгляд, пришло время, я выгребла палочкой посеребренный золой корнеплод, разрезала одним из ножей Нирса, который тот милостиво одолжил мне, и понюхала дымящуюся белую сердцевину. Пахло вкусно. Я ковырнула кончиком ножа мякоть и положила на кончик языка. Действительно, не дурно. Волокна клубня стали мягче. Вкус был приятный, не сильно выраженный. Я счистила остатки золы и протянула угощение пареньку.

– Хочешь? – предложила я. – Вкусно!

Он неуверенно вытянул тонкую шейку и принюхался.

– Бери! – я почистила вторую половинку и предложила Нирсу. Он съел клубенек прямо из моих рук. Его собственные были заняты разделкой тушки выдры. Мягкие губы ненароком коснулись моих пальцев и сердце в груди екнуло, пропустив удар.

– Вкусно! – похвалил Нирс. – Сделай еще.

Улучив момент, когда я смотрела на Нирса, подросток-зверек тоже утащил из моей руки предложенную ему долю клубня и теперь жевал горячий кусочек, хватая ртом воздух. Должно быть, побоялся, что чужак съест все.

Я сунула в костер еще три клубня. Мальчик поспешно запихал в золу еще один специально для себя. Но терпения ждать, видимо, не было. Подросток почти тут же выгреб клубень обратно, пошипел, хватаясь голыми пальцами за горячую кожицу, куснул с краю и наморщился, смешно тряхнув ушами.

– Жди, – рассмеялась я. – Шкурка потемнеет, можно есть.

Мальчик раздосадованно кивнул и забросил недопеченный клубень обратно в золу. Потом он уселся, обернув колени длинным пушистым хвостом и принялся ждать.

Мужчины заложили на угли тушку выдры. Нирс сходил к реке ополоснуть руки и вернулся к костру.

Подруга Тии внимательно следила за мной своими раскосыми как у лисы глазами. Они у нее были очень выразительные. Темно-желтые, обведенные темным контуром. Они красиво мерцали, отражая блики от костра. Ее тонко очерченный кошачий носик то и дело принюхивался в нашу сторону.

– Маи, – представилась она.

– Шани, – ответила я.

– Ша-а-ани, – протянула она, пробуя мое имя на языке. И похвалила. – Мягко!

– Нирс, – представила я спутника.

– Нис! Ни-и-ирыс! Рыс… Трудно, – заключила женщина и кивнула на Нирса – Хороший.

– Да, – согласилась я, млея от удовольствия за него. Странно и здорово. Хвалят его, а приятно мне. – Твой тоже хороший.

Маи улыбнулась, принимая комплимент спутнику.

Маленькая мохнатая девочка сидела на руках у Маи, повиснув на ней на манер рюкзака. Прижавшись щекой к плечу матери, она следила за мной одними глазами. Где-то между Каю и ее мамой сладко спал кроха, прикрытый с двух сторон теплыми телами родных. Возле Маи копошились трое одинаковых малышей. Залезали на спину, прижимались маленькими мордочками к рукам. Искали ласки.

– Можно? – спросила я протянув руку к полосатой пушистой спинке одного из детей.

– Можно, – кивнула Маи.

Я погладила пушистую шерстку, и детеныш тут же зафырчал, оборачиваясь на новый источник ласки. Он подставлял под мою руку то голову, то уши, то загривок, то оборачивался и требовал почесать спинку. Иногда в порыве чувств он прихватывал мою руку мягкими ручками и слегка прикусывал, тут же зализывая это место.

Спустя всего немного времени он уже залез ко мне на колени целиком и устроился, довольно подфыркивая.

Мне было хорошо. Теплым мягким комочком свернулся на коленях чужой ребенок. Ноги отогрелись, просохли ботинки. Приятно грела нутро горячая еда и на душе было тепло. Нам очень нужна была эта передышка. В этой подземной норе все дышало любовью и спокойствием. И миром. Потому что здесь жила семья. Настоящая, пусть и лохматая. Большая, шебутная, шумная и дружная. Я теребила пальцами мягенький мех детеныша и смотрела на Нирса.

Сегодня он сказал «моя». Было ли это намеренное упрощение, чтоб Тия с его скудным языком понял? Или я имею право надеяться, что это не случайно оброненное слово.

– Ты хорошая. Уметь любить.