Нина Бьёрн - Полжизни за мужа

– Спасибо, – улыбнулась я.

– Он уметь. Тоже любить. Ласки много. И сильный. Детей рожать. Много рожать. Ему, – посоветовала Маи. – Защитить уметь.

– Это точно, – вздохнула я горько.

– Что грустить? – обеспокоенно наклонилась ко мне Маи.

– Любить умеет. Но не меня, – сказала я ощущая ком в горле, смахивая непрошеную слезинку. – Страшно. Скоро он оставит меня.

– Не отдать, – уверенно тряхнула головой Маи. – Он смотреть. Тебя видеть. Видеть пара.

Катайка протянула руку и погладила меня по голове, почесала за ухом прямо как одного из своих котят. Я печально улыбнулась. Какая она добрая и ласковая. Говорит то, что мне так хочется слышать, чтоб подбодрить. Как бы мне хотелось, чтоб она была права.

– Не верить? – спросила Маи. Я грустно покачала головой. – Верь! Луна не пройдет. Пара станет.

Мы обе замолкли.

Маи принялась вылизывать уши Каю, а я невольно снова прислушалась к тому, о чем говорили Тия и Нирс.

– Ради этих грибов чужаки забирают ваших детей? – спросил Нирс, с сомнением рассматривая сморщенный после запекания грибок. – На вид – обычные.

– Нет, – ответил Тия и указал на кучку грибочков. – Простой гриб. Есть. Много.

– А какие тогда?

– Плохо гриб. Съесть – голова улететь. Отрава. Тьфу! – сердито сплюнул Тия. – Чужаки любить. Отраву есть. Голова улететь.

– А дети их находят?

– Все Катао уметь. Дети уметь. Нюхать уметь. Чужаки взять. Пао взять. Тои взять. Не забрать, – погрустнел Тия. – Никто не забрать. Только Каю забрать. Спасибо тебе.

– Шани молодец. Быстро сообразила, как охотников отвлечь, – похвалил меня Нирс.

– Шани спасибо, – горячо закивал Тия. – Хорошая.

– Да, – согласился Нирс с задумчивой улыбкой, глядя на меня.

Уходить совершенно не хотелось. Мне казалось, что между мной и Нирсом что-то едва уловимо изменилось, и если уйти, то оно тут же разрушится. Его смоет волна невзгод, поджидающих нас впереди. Хотелось это удержать. Прикрыть нежный росток, чтоб он окреп, выпустил новую пару тонких листочков, порадоваться ему еще немножко.

Нирс сказал «моя», улыбался мне, похвалил мою задумку с охотниками. Он расслабился ненадолго. Приопустил внутренние барьеры, и из-под них показались живые человеческие чувства. Рядом с ним стало уютно. Словно он, наконец, позволил мне быть рядом с ним не только как неизбежной обузе, перед которой он оказался невольно виноват. А я его не винила. Сам взял на себя обязательства. Сам отгородился, наверное, чтоб не причинить еще большего вреда. И не понимает, что своей отстраненностью он причиняет мне больше боли, чем вся эта кошмарная ситуация с моим неудавшимся браком и нашим побегом. Думает, это будет мне во благо. Если бы мне выпало право выбирать, я бы выбрала эти несколько дней настоящей близости с ним. Чтоб бушевали чувства. Чтоб тело горело от прикосновений, а разум от любви, даже если в ответ я получу просто вожделение. Даже если потом придется расстаться навсегда. Чтоб хотя бы воспоминания об этих днях грели душу оставшуюся жизнь.

Маи укладывала весь свой многочисленный выводок спать. Она ушла на один из лежаков, и уставшие детеныши один за одним поползли к ней. Она вылизывала фырчащие маленькие головки и подставленные под мамин ласковый язык пушистые животики. Дети облепили ее со всех сторон. Они сворачивались в клубочки, привалившись спинками к матери, прятали мордочки в теплом меху на ее животе и абсолютно умиротворенно засыпали.

Старшие дети разошлись по отдельным лежакам, и я видела только дымчатые полосатые спинки.

Маи лежала, вытянувшись на лежанке как большая кошка, и лениво моргала, осматривая свое потомство. Само спокойствие. Красивая она. Мягкая, заботливая. Тия смотрел на нее с покровительственной нежностью. Пару раз он подходил, обнюхивал спящих детенышей и Маи. Наверное, проверял, достаточно ли им хорошо. Она терлась об него щекой, а он неизменно целовал свою кошку в ответ. Им хорошо вместе. Несмотря на сложную жизнь, подстерегающих их охотников и необходимость каждый день бороться за выживание себя самих и своего потомства, они остаются вместе и находят утешение друг в друге.

Я старалась получше запечатлеть в памяти эти недолгие мгновения спокойствия. Место вокруг костра опустело. Мы остались втроем. Тия доедал запеченую тушку выдры, с удовольствием обгладывая косточки. Нирс сидел на своей подстилке, скрестив ноги и смотрел в огонь, задумчиво теребя в руках длинный поясок моего платья. Это почему-то казалось мне очень личным. Даже интимным. Мужские пальцы проходили по кромке кожаного пояса, обрисовывали рифленый край, оглаживали круговым движением тисненый рисунок на кончике и опять начинали движение сначала. Интересно, замечал ли он сам, что делает и как близко к нему сейчас сидела я? Наверное, нет. Руки крутили поясок, а я сидела и боялась шевельнуться, чтоб не разрушить этот невольный и неосознанный момент близости.

Тия вдруг вскочил и застыл напряженный. Его крупные подвижные уши встали торчком и двигались независимо друг от друга, безошибочно улавливая звуки, которых я даже не слышала. Катао вдруг сорвался с места и юркнул ко входу из норы. Мы с Нирсом тоже вскочили. Я непроизвольно схватилась за рукав его камзола. Спустя пару мгновений Тия вернулся. Шерсть на его холке и спине стояла дыбом.

– Чужаки идти. Много. Уходить! Топь проводить!

Мы бросились собирать лежак и упаковывать сумку.

– Быстро! Быстро! Чужаки идти. Шани взять!

– Откуда ты знаешь, что это за нами, – спросил Нирс, вылезая из норы следом за Тией. – Может это охотники?

– Нау передать. Далеко идти. Другая лес. Землю нюхать. Звери нюхать.

– Значит, с собаками идут, – сказала я.

– А кто такой Нау?

– Нау семья. Мама одна.

– Брат, значит, – догадался Нирс, быстро привязывая седельные сумки и выводя коня из кустов.

– Далеко жить. Другая лес, – Тия нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

– А как он передал? Далеко же, – удивилась я.

– Нау говорить. Человек не так. Человек не понять. Я слышать.

– Мы готовы, – сказал Нирс.

– Тия передать. Нау передать. Следы прятать.

С этими словами, Тия повернулся в ту сторону, откуда мы ранее пришли, и послал туда трель из щелкающих звуков разной высоты. Видимо, ему что-то ответили, потому что он снова прощелкал какое-то послание брату, а затем замер, прикрыв глаза. От Тии повалил туман. Он тек со всей поверхности его тела, клубился, завивался мягкими полукольцами, утекал между сопками, оборачивался серебристо-белым шарфом вокруг стволов деревьев, надевал серебристые перчатки на лишенные листьев озябшие ветви кустов, смазывал очертания всего вокруг и глушил звуки.

– Теперь идти. Можно. Нау тоже. Туман сделать. Чужаки пугать. Чужаки пропадать, – злорадно добавил Тия и ядовито усмехнулся.