В Бирюк - Стриптиз

Поставить бы там, на засеке между сучьями, хоть какой 6П50. Который «Корд». И не надо извращать язык никакой нелитературной физиологией… и зоотехникой, как я слышу. Даже старенького ДШК вполне хватило бы…

Мда, как сильно производство многозарядного и автоматического сократило филологическое богатство наших народов!

Тут в середине засеки, наверху, запалили факела. И подняли дерево. Вертикальный ствол без сучьев, на котором, привязана за руки над головой, висит женщина. С распущенными волосами, закрывающими лицо, в короткой рубашоночке.

По высокому берегу ручья прошёл вой радостных воплей, по низкому — смутный гул негромких ошарашенных возгласов.

Вечкенза выскочил на небольшую площадку возле бревна с женщиной, и начал, непотребно кривляясь всем телом и дико вопя, размахивать руками. Бесноваться. Изображать неприличные жесты.

Среднего пальца здесь не показывают. А смысл колечка из сведённых большого и указательного пальцев ближе к арабскому — «анус», а не к американскому — «ок».

Потом инязор ухватил женщину за волосы, дёрнул, заставил поднять лицо.

Для всеобщего опознания.

Во избежание сомнений.

Она была вполне в сознании, дёргала головой, пыталась освободится.

«Она» — княгиня. Княгиня Ольга. Не — равноапостольная, не — святая. Бывшая — Черниговская, бывшая — половецкая. Теперь вот… вообще бывшая.

Инязор отскочил в сторону, схватил факел на длинной ручке и стал тыкать. В неё. В ноги, в бёдра, в бока, в живот. Женщина, привязанная довольно свободно, пыталась отклонится от огня, извивалась, отбивалась ногами. Сорочка на ней, пряди мечущихся волос вспыхивали… и гасли от комьев снега, кидаемых прислужниками.

Танец.

Танец у шеста.

Танец с раздеванием.

Стриптиз.

Все нормальные люди начинают свои битвы нормально — с взаимных оскорблений, с поединков богатырей. У нас — сольный порно-балет для затравки.

А что ж вы хотели? — На десятки вёрст вокруг «Зверя Лютого» нормальность — не нормальна.

Вечкенза всё более входил в раж, он ухватил остатки рубашки на женщине и разорвал. Белое тело было хорошо видно в пламени нескольких факелов, движение болтающихся больших грудей вызвало всеобщий «ах» по обе стороны ручья.

Инязор снова что-то возопил и стал пристраиваться к женщине сзади, периодически высовываясь к кипчакам из её подмышки, лапая за всё что не попадя и громко делясь впечатлениями. Вдруг женщина взвыла от боли, прогибаясь, до предела натянув верёвку, пытаясь отодвинуться, топоча широко расставляемыми ногами.

С другого берега ручья ей ответил рёв Башкорда.

Так ревёт лось во время гона. Я услышал интонацию даже у себя на обрывчике.

«Месть — блюдо, которое подаётся холодным» — мудрость, которые многие знают. Но следовать ей не хотят.

Башкорду, даже если бы он и захотел, было бы сложно увести орду. Это была орда мстителей. Чудом выжившие из уничтоженных кошей. Примкнувшие и проникшиеся ненавистью. Воспитанные в ненависти, выросшие в презрении к «землеедам», в жажде отмщения. За всё, за недавние голодные зимы, за те ещё, давние, Киевские дела. За нынешние, оскорбительно-жестокие, убийства соплеменников во время отступления Вечкензы.

«Мы вас догнали. Смерть будет лютой».

Вижу — догнали. А «смерть лютую» — мы вам сделаем.

Тысячи молодых парней, чьи души «пылают праведным гневом». Жаждой уничтожения, истребления… Доводы рассудка здесь неуместны.

«Вот — враг. Мы умоем мир его кровью!».

Горящая, взвинченная, молодёжная толпа мечтала вонзить в обидчиков копья, сабли, клыки…

Степной хан ведёт свою орду. Пока орда идёт за ним. Если хан не исполняет волю своего народа — он перестаёт быть ханом. Народ хотел мести, народ хотел крови. Башкорд не смог бы развернуть их, даже если бы и хотел.

Теперь, после «порно-балета», он и захотеть такого не мог. Правитель и народ слились в единении душ. В общем стремлении: «Месть! Смерть!». Последние слабые ростки разума были сметены в мозгах этого сомнища «серых степных хищников» видом белой, голой, орущей, пляшущей у столба, женщины.

Летописи отмечают, что половцы часто осаждали города. Но редко их штурмовали. Нам здесь не нужна половецкая осада. Только штурм. Стремительный, мощный.

Самоубийственный.

Стриптиз княгини-ханум — удался. Вызвал всеобщий ажиотаж и принёс грандиозный успех. Хотя и несколько непривычным, для 21 века, образом.

В следующий момент тёмная масса всадника с конём метнулась через ручей. Конь грохнулся грудью в ледяной склон и упал в воду. Вслед за ханом бросились в атаку нукеры — те несколько небольших, хорошо вооружённых групп воинов на добрых конях. За время этого представления они выдвинулись в первую линию к берегу ручья, собрались ближе к центру.

Вообще, вся, изначально довольно рыхлая, многотысячная конная толпа, привлечённая редкостным, увлекательно подсвеченным зрелищем на гребне засеки, стянулась вперёд, уплотнилась, стало сплошной, монолитной. Единой.

Огромный, много- человеко- и конско- головый зверь. Утративший человечность и обретший толпность, стадность. Соединённость не только «колено к колену», «плечо к плечу», но и «душа к душе».

Множество короткозамкнутых генераторов. Генераторов ненависти. Когда крик ярости влетает в близкие уши и немедленно возвращается ещё большим воплем, оскал на лице — ещё большей гримасой озверения соседа, злоба — ещё большим бешенством.

«Все — как один». «Мы — одно целое!».

И это — радует. «Одно». Целое. Мясо. Без головы.

В один момент, с секундной задержкой после того, как хан бросил своего коня через ручей, орда разом закричала всем множеством своих, человеческих и конских глоток, затопала тысячами своих копыт и кинулась вперёд.

Дождались.

Время — пришло.

Время массового боя, время всеобщего безумия, время смерти.

Волна кипчаков перехлестнула ручей, ледяное крошево полетело во все стороны, вода фонтанами плеснула на берега и, запруженная тысячами конских крупов, начала подниматься. Дальше был ледяной склон и засека, тоже промёрзшая, скованная хрустящим, обламывающимся, режущим кожу льдом.

Атака остановилась, но Вечкенза, приплясывающий на площадке около стоящего вертикального бревна с голой, контрастно белой, среди тёмных стволов деревьев и мордовских воинов, женщиной, выдвинувшийся на передний край, почти нависающий над остриём кипчакской атаки, над ханом и его нукерами, вдруг ухватил женщину за сосок, поднял повыше, чтобы хану было лучше видно и… полоснул ножом. Отхватив нижнюю треть.

Там сразу потекла кровь, густо заливая почти чёрным её снежно-белое тело, но инязор не обращал на это внимания. Он наклонился к хану и стал приплясывать, трясти перед ним куском окровавленного мяса в руке, подобно тому, как дразнят цепного пса.