Th. Wagner - Общага

— Я так по тебе скучал… — повторил эхом Серега, швыряя Саньку на кровать и усаживаясь верхом на его колени. — Ты даже не представляешь, что тут летом творилось!

Жаров, усадив любимого на коленях поудобнее, лицом к себе, обхватил за поясницу и наклонился к нему, упираясь лбом в лоб.

— Сначала поцелуй, а потом рассказывай! — требовательно заявил властный Сашка.

Еще до того, как он дотронулся до двери своей новой комнаты, его сердце замирало от томительного желания. Разговоры по телефону — это одно, а вот коснуться, обнять и поцеловать Серегу — совсем другое дело. Саша едва сдержался, чтобы в первый же момент, как только отворилась дверь, не прижать к себе, родного и желанного, Просковина.

Лежа дома, глядя ночью в беленый потолок над своей кроватью, Жаров задавался вопросом: «Как же так? Как получилось, что за короткое время все настолько перемешалось в его жизни? Всего-то: одно КЗ — и произошло такое ЧП. А может, все началось давно, а он, из-за своей природной непонятливости, ничего не замечал, пока события не стали перед ним в позе: „Нарисуешь — хер сотрешь?“. Все может быть». Не найдя ответа на эти вопросы, Саша принял все, как есть. Любовь для него, оказалась, намного важнее сомнений и самоедства.

— Ты ни капли не изменился, Жаров! Ты единственный, кто ставит мне условия, зная, что я тебе не откажу! — с этими словами, Сережка нежно обнял за шею Саньку и провел, едва касаясь губами, по его приоткрытому рту.

Для Просковина, последние две недели были адом. Должность старосты крыла, предполагала, массу работы по обустройству общежития, административной волокиты и нервотрепки, с вновь заселенными первокурсниками. Когда поднялся вопрос, о подселении к нему и Жарову новичков, Серега стал в позу, и заявил, что неплохо было бы поменять местами Жарова, как студента 4-го курса и отличника, с каким-то потенциальным соседом Просковина. Ведь студент Жаров, был достоин большего, чем задрипанная комната-душегубка на четыре персоны. К мнению, авторитетного и весьма грозного старосты, прониклись. Ну как к нему не прислушаешься — вини-пуховский Кролик был непреклонен!

Сейчас Серега, довольный, наконец-то, мог без опаски, отдаваться в объятия своего любимого парня. Не переживать, за невесть откуда, появившегося Леху, или что еще хуже, не менее эпатажного Ваську.

Он отдавал поцелуем теплоту и нежность, всю страсть, бушевавшую у него в душе, которая не находила выхода уже два месяца и била через край, срывая крышу владельцу коротко стриженной, светлой головы.

Теперь Серега понимал своего отца, понимал, насколько это страшно — желать одного человека и не иметь возможности, в открытую, выразить свои чувства, скрывать переживания и тоску за теплом, за добрым и ласковым словом.

Не успел Серега опомниться, как шальные, грубоватые от тяжелой работы, руки Жарова уже раздевали его, гладили, шарили по спине, бокам, нырнули на поясницу и сжали худые ягодицы. Просковин выгнулся, прильнув всем своим телом к любимому, и протяжно застонал.

— Я хочу тебя, Серый… — голос Саньки изменился, опустившись на пару октав, охрип. — Как же я о тебе мечтал… ты мне снился….

— Стой, — простонал, порядком возбужденный, от таких быстрых и долгожданных оборотов Серега. Он нехотя сполз с колен, наклонился к любовнику, оставляя долгий поцелуй, отстранился, и сделав пару шагов, что-то достал из ящика тумбочки. — А то, знаю я тебя, медведя. Тебе лишь бы поскорее, — засмеялся, демонстрируя металлическую коробочку с яркой, розовой надписью «Вазелин».

Жарова прошибло на ха-ха. Сквозь истерический хохот, он подскочил к Просковину и резко, развернув к себе спиной, нагнул на стол.

— А можно, я сам… — руки дрогнули, а внизу так заныло, что Санек готов был выть от вида, задранной кверху, задницы своего любимого Кролика.

Он резко стянул с него шорты и трусы, поглаживая ровную, белоснежную кожу, наклонился и начал ее целовать. Трясущимися от возбуждения руками, Жарову с первого раза не удалось открыть крышку, а когда получилось, банка едва не улетела на пол.

Серега, искоса наблюдая за всеми манипуляциями, тихо посмеивался. Посмеивался и таял. Его, уже по полной несло, на нежных волнах животной страсти, ноги подкашивались от томительного, сладкого ощущения.

— Ну ты и копуша, Жаров… таким, как ты, только в пожарники… — голос Сереги приобрел, какие-то интимные, теплые нотки, от которых, нервного от возбуждения Сашкку, с головой накрыла истома.

Дрожащими руками, он провел по попке любимого, наклонился, оставляя долгие поцелуи и разминая булочки парня.

— Тебя бы откормить, а то просто до неприличия худой, — тихо посмеивается молодой человек, зачерпывая скользкую субстанцию из коробочки, разводя половинки и касаясь, осторожно, шелковой кожи своего партнера.

Сейчас движения еще взволнованные, неуклюжие, словно боится причинить боль, поранить и обидеть. Правда Серега уже подтанцовывает от ощущений, уносящих его в бездну удовольствия.

— Жаров! Етить твою в тундрель, я сейчас кончу до того, как ты в меня вставишь!

— Кончишь сейчас — значит кончишь и потом… — деловитым, заботливым и сосредоточенным голосом проговорил Санек, намазывая свой стояк вазелином. — Подожди… — банка опустилась на стол, а головка члена уперлась в горячее, пульсирующее колечко.

Недолго думая, хотя, наверное, правильнее сказать, что тут совсем никто не думал, Серега, вильнув задом, толкнулся, на упирающийся в него, Санин дрын. Оба застонали. Ощущения фейерверка перед глазами появилось у обоих. Жаров медленно насаживал тугую попу Просковина на свой член, дрожа, от захлестывающего его жара.

— Какой же ты тугой…

— То худой, то тугой… лучше скажи, что тебе нравится во мне, — покрываясь капельками пота, прошептал, перевозбужденный Сережа.

— Люблю я тебя, Кролик ты мой! Люблю, — резко вгоняя свой член по самые помидоры, выдыхает Сашка. — Люблю, с ума по тебе схожу!

Темп начал нарастать с бешеной скоростью. Рукой Жаров догонял своего любимого, заставляя шумно разрядиться, за пару секунд до того, как сам успел выскочить из тугого захвата мышц Серого и стрельнуть, на все еще не успевший сократиться, вход.

Наступившая разрядка была охрененной. Саня рухнул на своего возлюбленного, вжимая последнего в стол.

— Медведь… — чуть слышно простонал Просковин, — проснись!

Уже через десять минут, когда оба пришли в относительную норму и решили заняться распаковкой гостинцев от Жарова, Серега, весело щебеча, озвучивал новости.

— Ну, про Ваську ты же, наверное, первым узнал, да?

— А то! Недолго мучилась старушка… заделал Леле киндера, теперь гордый. Звонил мне, радовал, — отозвался Сашка, вытаскивая стопку своих футболок и пряча их шкафчик. — Просил быть его свидетелем на свадьбе. Сказал, что свидетельницей будет Заяц, так я сразу в отказную.