Светлана Сбитнева - Фауст: о возможном

«И к чему все это?» – с грустью подумала Катя. «К чему эта бесконечная суета, бесконечные поиски чего-то? К чему страдания, этот бесценный жизненный опыт, который на деле оказывается не так уж ценен? Да, узнать и понять жизнь – значит, испытать не только счастье, но и пройти через страдания. Да, жизнь – это череда событий, радостных и печальных, череда надежд и разочарований, поиск целей и неизбежное шествие в сторону одного финала. Но стоит ли так рьяно стремиться узнать жизнь со всех ее многочисленных сторон, если за это познание человек получает забвение, и его душа черствеет? Стоит ли кидаться с головой в этот омут человеческих перипетий и жизненной суеты? Стоит ли воспитывать душу страданием и мимолетным, а порой и призрачным счастьем? Стоит ли открываться тем чувствам и эмоциям, которые рано или поздно погаснут и оставят лишь то зыбкое, что человек гордо называет жизненным опытом? Зачем этот жизненный опыт, если ты не сможешь ни с кем им поделиться, потому что у каждого человека свой багаж этого «сокровища», и никому нет никакого дела до других?..

– Стоит, несомненно, оно того стоит! – Катя повернула голову вправо, туда, откуда донесся голос, и увидела человека в темном плаще, похожего на монаха. Лица незнакомца она не смогла разглядеть из-за капюшона, но голос показался ей смутно знакомым. Только сейчас Катя заметила, что находится больше не в своей квартире, а в лесу, и лежит не на кровати, а на траве. Там, где стоял монах, лес расступался, образуя небольшую опушку. На этой опушке Катя увидела небольшой деревянный дом.

– Кто ты? – спросила Катя сразу, как только поднялась с земли. Ее голос прозвучал испуганно. Монах не ответил. Он резким движением развернулся и быстро пошел в сторону дома. Катя, перепугавшись, что монах бросит ее в лесу совсем одну, поспешила за ним. Пришлось бежать, чтобы не потерять из виду сливавшуюся с сумраком фигуру монаха. Дом, который был очень близко, когда Катя впервые его заметила, лежа на траве, теперь, казалось, находился в нескольких километрах от того места, где Катя открыла глаза. Наконец, монах оказался возле двери. Катя отстала от него лишь на несколько шагов.

Она бегло оглядела внешнюю стену дома. Дом был сделан из цельных бревен, щели между которыми были плотно законопачены – значит, дом пригоден для жизни в любое время года. Под треугольной крышей виднелось маленькое квадратное окошечко: видимо, это чердак или второй этаж. Когда Катя открыла дверь, первое, что привлекло ее внимание, был запах. Здесь пахло чем-то травяным, похожим на чай или сушеную траву. Воздух был сухой и теплый. Катя огляделась. Монаха нигде не было видно. Тишина, царящая в комнате, поначалу напугала Катю, но любопытство взяло верх, и она с интересом стала рассматривать жилище затворника. Комната была довольно большой, и низкий массивный потолок не уменьшал ее визуально. Посреди комнаты было сооружено нечто наподобие печи, но не из глины, а из больших необработанных серых камней: они крепились друг к другу чем-то, напоминающим землю. Дымоходом служил цилиндр из металлического листа, пожалуй, единственного после оконных стекол плода цивилизации. В печи горели угольки, скупо освещая середину комнаты. Слева от печи стоял массивный стол. На столе стояла большая деревянная миска, а из миски шел пар. Подойдя ближе, Катя догадалась, что именно из миски доносился этот приятный запах травяного чая. Около стола стояла скамья, просто, но старательно сделанная из распиленного вдоль небольшого бревна и двух пеньков, служащих ножками. Ножки были отшлифованы, и на каждой из них удивленная Катя увидела искусно вырезанные узоры. В доме, несмотря на свет от углей, было темно, и разглядеть, что изображено на ножках, было невозможно. У противоположной стены стоял шкаф, сделанный так же, как и вся остальная мебель, из дерева. Дверцы были маленькие, внизу, остальная часть шкафа и его содержимое не были ничем прикрыты, и Катя заметила на полках множество пыльных склянок и коробочек, сплетенных из тонких полос древесной коры: так когда-то плели лапти. Она подошла к шкафу и невольно втянула носом воздух. Пахло сеном, высушенными цветами и, как ей показалось, мылом. Книг не было, но на одной из открытых полок лежала стопка потрепанных листов, исписанных от руки неразборчивым почерком.

Хозяин все не показывался, хотя с тех пор, как Катя оказалась в этом доме, прошло, по ее представлениям, минут десять. Она обошла комнату целиком и только теперь в той части стены, которую раньше от нее загораживала печь, увидела небольшую дверь. Дверь была приоткрыта, и в образовавшуюся щель проникал дрожащий свет: так дрожит огонек свечи. Катя подкралась к дверце и осторожно заглянула в другую комнату. Монах был там. Он стоял лицом к двери, словно ожидая Катиного появления. Катя вошла. Капюшон больше не скрывал его лица, и Катя стала с любопытством его рассматривать. Он был молод, лет тридцати, не больше. Темные волосы непослушными острыми клиньями свисали на его бледный выпуклый лоб; глаза были темные и смотрели спокойно, но проницательно. Однако от этого взгляда не становилось противно или неловко, как бывает, когда на тебя пристально смотрит незнакомый человек. Наоборот, его взгляд казался совсем естественным. У монаха не было бороды, а небольшая щетина делала его худое в чем-то детское лицо мужественным. В руках монах держал свечу, которая и давала этот неспокойный неровный свет.

Катя не сразу смогла отвести глаза от лица монаха: на него было приятно смотреть, становилось как-то спокойно и весело на сердце, словно смотришь на человека, который тебе бесконечно близок и с которым ты чувствуешь себя в безопасности. Когда Катя опомнилась и опустила глаза, монах шевельнулся и сделал несколько шагов в сторону стоящего в этой комнате шкафа. В этом шкафу тоже были плетеные коробочки, но только большего размера. Монах достал из одной из коробочек грушу, из другой большое желтое яблоко и протянул их Кате.

– Ты, наверное, есть хочешь. – Он улыбнулся. Его голос звучал негромко и спокойно. Катя поймала себя на мысли, что больше не боится странного незнакомца. Его голос, эти простые несколько слов, загипнотизировали ее, словно они были своеобразным паролем, позволяющим отличить своего среди множества чужих.

– Спасибо, – Катя взяла фрукты и укусила грушу. Она оказалась мягкой и сладкой. Каждый раз, когда Катя откусывала кусочек от мягкого сочного плода, в ее голове пробуждались какие-то далекие впечатления счастья и беззаботности.

Монах тем временем что-то еще достал из шкафа и протянул Кате. Это была небольшая коробочка с ягодами темного фиолетового цвета. Ягоды были похожи на ежевику, но какую-то другую ежевику. Пока Катя ела, доверчиво кладя в рот незнакомые ягоды, она осматривала комнату. Помимо шкафа, из которого монах доставал угощение, здесь был еще большой стол, заваленный какими-то бумажками и перьями, видимо, для письма. Под кипой бумаг был виден корешок какой-то книги. Часть комнаты была отгорожена куском материи, пристроенным наподобие занавески. За этой занавеской был, возможно, склад, потому что там, где занавеска не доставала до пола, Катя увидела опять плетеные корзинки и коробки, только теперь уже размером с чемодан каждая. У той стены, где была дверь, Катя заметила подвешенный умывальник. Он был весь деревянный. Подобные умывальники можно еще встретить кое-где в деревнях, там, куда еще не добралась цивилизация во всем своем объеме. Это нехитрое приспособление представляет собой емкость с отверстием внизу и вставленной в это отверстие деревянной или железной прямой палкой, которая при нажатии выпускает воду из емкости.