Лидия Филановская - Сияние предметов и людей (сборник)

© Л. М. Филановская, 2007

© Издательский Центр «Гуманитарная Академия», 2007

Ты знаешь, ведь не одна я люблю тебя. Я лично знакома с тремя милыми людьми, которым ты снился. Даже мой муж видел тебя во сне. Все вместе: я, ты и он, – гуляли по парку и разговаривали… А моей маме, представляешь, снилось, что она вышла за тебя замуж! Делясь впечатлениями о сне, она так радовалась, таким счастьем и удивлением лучились ее глаза, что было невозможно заподозрить в ее чувствах фальшь, наигрыш, насмешку. Твое обаяние действует на всех.

Любили ли тебя так, когда ты еще не был настолько известен? Подозреваю, что да, ведь обаяние – фатальная черта. Возможно, нежность к тебе была робкой, неяркой, как свет белой ночи, но она была буквально разлита вокруг – пусть из скромности ты и делал вид, что этого не замечаешь.

Где я могу видеть тебя? Только по телевизору, который я готова смотреть беспрерывно. Хорошо, что он стоит рядом с моим рабочим местом, и Сергей, наш начальник, не возражает, если я включаю его. События, хоть как-то связанные с тобой, освещают по всем каналам. Разные точки у камер, и я могу видеть тебя то анфас, то в профиль, то в три четверти…

Мое сердце замирает, когда я смотрю на тебя и вижу рядом с тобой других людей. Мне очень хочется оказаться среди них. Как я хочу быть журналистом, ведь у журналистов есть возможность общаться с тобой. Как бы мне хотелось посмотреть на тебя, задать вопрос, и чтобы ты, отвечая на него, взглянул мне в глаза, ведь ты так всегда делаешь, общаясь с прессой. Как бы я была рада удивить тебя, рассмешить… О, если б ты мне просто подарил свой заинтересованный, а может, удивленный или лукавый взгляд…

Какой работник из влюбленного человека? Мысли, прямо скажем, не о делах. Сергей Игоревич мне не сделал замечания, но я подслушала, как в курилке они с Димочкой говорили обо мне. До меня донеслись обрывки фраз, и я уловила что-то насчет женских трудностей. Меня этот цинизм ужасно возмутил. Какое банальное, физиологичное они нашли объяснение моему состоянию… Но потом мне стало смешно – вот уж умники. Наверное, я поняла Сергея. Он пытается как-то оправдать мою рассеянность и медлительность. Он ждет работы, конечно, а вместо исполнительного сотрудника появилась вдруг мечтательная барышня с блаженным лицом.

Но я все-таки о своем – главное, чтобы, как прежде, работал телевизор. (Удивительно, что кто-то думает, что телевизионные передачи – подходящий фон для работы.) Ведь весь мой день – ожидание нескольких минут, показанных в новостях. Бедный Сергей, он так и не дождется работы. И сколько он будет терпеть меня такую…

На улице снег. Пришла домой, отряхнула запорошенную шубу, сняла обувь. Вертится собака, встречая, подскакивая, лижется. Прибежали детки. Мои милые замарашки, что-то рисовали, измазались краской. Сейчас нужно будет их покормить. А потом придет муж, ему тоже нужно будет подать ужин. Через несколько часов отделаюсь от всех. Я знаю, сегодня вечером будут показывать интервью с тобой.

Телевизор все-таки включила с опозданием. Но вот наконец-то передо мной долгожданная картинка. Вижу: один известный журналист, отличающийся независимостью суждений, остроумием, проницательностью, даже некоторой дерзостью, ведет беседу с тобой.

Непривычно видеть тебя не в костюме с галстуком, а в сером свитере, но таким ты мне особенно нравишься. Перед вами на столе стоят чашки. Пауза, делаешь глоток. Капнул немного себе на брюки, по-мужски неловко смахнул влагу…

Твое лицо крупным планом. Ты смотришь на интервьюера доброжелательно, но твой взгляд изменился после неосторожно острого вопроса, мгновенно став ледяным и колючим… Говоришь строго, в твоем голосе чувствуется решимость защищать и защищаться…

Если бы ты знал, как я любовалась тобой, завороженная взглядом твоих глаз, как умилила меня перемена в твоем лице, настроении, твоя строгость. Какую-то необыкновенно желанную силу я почувствовала за этим. Власть, которой хочется подчиниться каждой женщине, которой никогда ни за что не станешь сопротивляться. После этой передачи ночью я лила слезы в подушку. И тут же мне вспомнилась подруга. У нее был роман, и она рассказывала, как безудержно плакала тогда, думая о дорогом человеке. Мать же, увидев в каком состоянии дочь (Анжела не скрывалась от матери), закричала на нее в гневе и в страхе: «Ты сама не понимаешь, что случилось! Ты же влюбилась!» Мать знала сердечную тайну Анжелы и очень беспокоилась за нее.

Моя мать вряд ли увидит на моих глазах упоительные слезы любви, я никогда не была настолько откровенна с ней. И я думаю: стала бы она кричать на меня, даже если обо всем узнала? Нет, мне даже не представить такого.

Я не могу никому рассказать о предмете своих чувств, о том, что для меня нет ничего чудесней твоего лица, твоего голоса, улыбки. Но не об одиночестве я думаю – об упоительном счастье.

Предновогодний день, покойный, отрадный, как кружевная занавесочка на окне бабушки в детстве. Чувства приливают – будто дети вырвались из класса со звонком. Я думаю о тебе, скучаю, тоскую, глажу твою руку, целую ее.

И вдруг случилось совершенно необыкновенное! Я включила телевизор, будто предчувствуя что-то. Я не могла сперва поверить услышанному, но, нет сомнений, это произошло. А вот и ты – лицо у тебя словно нарисовано морозным узором, и эта занавесочка на окне… Град соленых, тяжелых слез. Слезы брызнули, будто выжали фрукт, давно готовый, созревший. Прилив чувств настолько силен потому, что я все время ждала этого события. Слезы щиплют мне щеки, я чувствую их соленый вкус, глотая.

За моей спиной суета праздничных приготовлений. Мама и отец с нами, Новый год мы встречаем на даче. Очень много дел, я же уткнулась в экран и ничего вокруг не вижу. Меня, кажется, осуждают, ведь я хозяйка. Кто, как не я, должен готовить и накрывать на стол, нужно и детьми заняться. Уж если не сшила новогодние костюмы, то хотя бы понарядней малышей одеть. Невыученные новогодние стихи тоже на моей совести.

Мне бы суетиться на кухне, – будут, между прочим, еще гости, моя подруга с мужем, – а я не могу отойти от телевизора. Мне все время хочется быть с тобой. Трудно выразить это словами, но сегодня какой-то необыкновенный день, сердце открылось чувству. Так подействовал на меня твой успех, ведь я жаждала его, я очень на тебя надеялась. Всё бередит душу: переживание эпохального события, ощущение новогоднего праздника… Я вижу, что ты сам растроган, взволнован; у меня же постоянно глаза на мокром месте от счастья, от сладостной боли, от умиления, но разве я могу рассказать хоть что-то о своих переживаниях домашним…