Андрей Рихтер - Обретение любви

– Мам, привет! – Голос у Виктора был веселым, даже радостным. – Мы тут решили тебя навестить…

– Навестить? – удивилась Галина. – Что так внезапно?

Веселый голос сына ничего не означал. Во всяком случае, для Галины. Она прекрасно знала, как умеет Виктор притворяться. С чего это вдруг «навестить»? Что-то произошло? Снова нелады с женой?

– Мы с Ольгой приберегли от отпусков по неделе на Анькины каникулы, заранее тебе говорить не хотели, вдруг по работе сорвется или Анька заболеет… – В трубке раздался громкий тройной стук: не будучи суеверным, Виктор истово соблюдал ритуал «чтоб не сглазить». – Но вроде все сложилось, так что жди нас в субботу. С отгулами и выходными набралось почти две недели, в школе Ольга насчет Аньки договорилась, так что успеем тебе надоесть…

«Кто успеет, а кто и нет», – подумала Галина. К невестке она относилась терпимо. Раз уж так получилось, так тому и быть, надо терпеть. Терпеть было не очень сложно, потому что невестка находилась далеко, в Москве, за тридевять земель. Это, конечно, хорошо, когда невестку и свекровь разделяет расстояние, уберегает от споров и ссор. Плохо, что единственный сын тоже далеко. И что ему дома, в Киеве, не женилось? Девчонок мало? Или красивых не попадалось?

– А разве у Ганнуси уже каникулы? – спросила Галина.

Внучку она называла только так. Не Нюськой, не Анюткой и ни в коем случае не Анькой. Сыну намекала не раз, но он упорно придерживался упомянутых вариантов, отдавая предпочтение «Аньке». Его самого в детстве дома Витькой никогда не звали. Откуда только набрался?

– Так она же учится по триместрам, мам! – напомнил сын.

Ах да, вспомнила Галина – новая система обучения. Пять недель учебы, неделя отдыха. Считается, так лучше, дети меньше устают, да и учителя тоже.

Хотелось еще спросить, все ли на самом деле в порядке у сына, но Галина удержалась. Хватит задавать глупые вопросы, а то Виктор еще решит, что она не рада их приезду. Приедет сын, выберет время и сам все расскажет, а не расскажет, так она и без слов поймет. По тому, как сын с невесткой себя вести станут.

– Ты примерно скажи, к какому времени собираетесь приехать, – заволновалась Галина. – Чтобы у меня все было горячее, с пылу с жару…

«Жди в субботу» без указания точного времени означало, что поедут на машине.

– Горячее лучше перенести на воскресенье, потому что время я тебе даже примерно не назову, – ответил сын. – С ребенком быстро не поедешь – то ее укачало, то в туалет, то поесть… Как приедем, так и приедем…

«Пирожков все равно напеку, – решила Галина. – Сложу в сотейник, и пусть стоят в духовке, дожидаются теплыми».

– Будьте осторожнее с едой на дороге! – напомнила она.

– Мама! Ты в своем репертуаре! – рассмеялся сын. – Мне уже за тридцать, а ты никак все не привыкнешь, что я взрослый! Пока!

Галина не стала напоминать, как в свой позапрошлый приезд, тоже на машине, но без семьи (эмоциональный всплеск после ссоры с женой), этот взрослый человек отравился на трассе шаурмой так, что едва доехал до Киева. Три дня безвылазно просидел дома, точнее, в туалете. Даже заснул там пару раз, настолько ослаб. Выглядел так, что соборовать впору, с каждым часом становился все изможденнее и изможденнее. Галина, помнившая одесское «карантинное» лето 1970 года [5] Летом 1970 года на юге СССР, в том числе и в Одессе, была эпидемия холеры. (угораздило же ее родителей поехать на море именно в начале августа и именно в Одессу), уже готова была заподозрить холеру. Но ничего, на четвертый день сын ожил настолько, что смог похлебать жиденького рисового супчика, а на пятый уехал в Москву – мириться с женой.

На фоне грядущего приезда гостей все неприятности стали казаться не то чтобы совсем мелкими, но уже не такими неприятными. Сын говорил о двух неделях, а это означало, что две недели Галина будет с радостью после работы спешить домой. Две недели не придется думать, чем занять свободное время. Две недели счастья… От столь радостного предвкушения и о невестке подумалось с приязнью. Тоже ведь родственница, хоть и не очень-то желанная. Девять лет как родственница, что уж тут…

Даже неприятный разговор с Хащенко не подпортил настроения. Холодным тоном Галина высказала свою претензию и попросила впредь согласовывать подобные заявления с нею. Услышала в ответ невнятно-агрессивное бурчание про разделение полномочий, про опыт с квалификацией и про волюнтаризм. При чем тут волюнтаризм, уточнять не стала и по поводу опыта и квалификации Хащенко не съязвила, хоть и очень хотелось. Предупредила, что вынуждена будет обсудить положение дел на кафедре с ректором, и на том разговор закончился. Собственно, то был не разговор, а ритуал, который следовало соблюсти перед тем, как обращаться к ректору. Иначе выглядело бы так, словно она, не ударив пальцем о палец, ничего не предприняв, пытается спихнуть проблему на плечи высшего руководства. Высшего… Именно так. Университет – это государство в государстве, а ректор – царь и бог. Как он захочет, так все и будет.

Галина прекрасно понимала, что существуют причины, и довольно весомые, почему ректор благосклонно относится к Хащенко. Иначе бы тот не оказался в университете вообще или вылетел бы чайкой после первой же выходки. Былой политический вес Хащенко здесь ни при чем. То, что было, да сплыло, серьезными людьми в расчет не берется. Есть что-то другое, непременно есть. Давнее знакомство Хащенко с проректором Гужвой можно не брать в расчет. Ректор прекрасно знает, что Гужва потихоньку подкапывается под него, и не станет ни в чем потакать приятелю Гужвы. Избавиться он от Гужвы не может, там свои резоны, уходящие в горние сферы, но укреплять его позиции не станет. Есть другая причина, другой мотив.

Галина допускала, что в глазах ректора Хащенко мог быть «противовесом». Разделять и властвовать – это вполне в духе ректора, намеренно державшего на виду, на своем рабочем столе макиавеллиевского «Государя», да еще и с закладками, показывающими, что книга читается и перечитывается. Да, характер у нее не подарок, она умеет отстоять свое мнение, не выходя при этом за рамки, но тем не менее – умеет. Наличие «противовеса» вполне оправданно. С точки зрения ректора, разумеется. Но что-то в последнее время этот «противовес» слишком уж потяжелел, того и гляди перетянет. Или это только кажется? А вдруг ректор собирается столкнуть их с Хащенко лбами, чтобы на высоте внутрикафедральной войны поставить на заведование кого-то третьего? Такой вариант тоже нельзя было исключать. Никакой вариант нельзя было исключать, потому что любое коварство, пришедшее тебе на ум, с таким же успехом может прийти на ум и другому.

Разговор с ректором получился сухим и быстрым. То ли ректор куда-то торопился, то ли просто был не в духе. Выслушал, кивнул и выразительно посмотрел на дверь. Не разговор, а камерный монолог для одного зрителя. Бывают театры одного актера, а университет – театр одного зрителя. Зовут его Евгений Брониславович Ховрах, и он здесь самый главный. Царь и бог.