Владимир Богомолов - Она

* * *

– … снилось, как я приставал к незнакомой девушке. Во сне-то она была мне знакома, но в жизни такой не упомню. Рыжеволосая. А она все не давала и не давала. И что-то меня мучило… что вот я еще не познал ее каким-то особым способом (что за способ такой, я и во сне сообразить не мог, но что такой существует и, главное, ей очень нравится, знал) и вот я всю ночь мучился и так елозил и так, устал жутко, проснулся совершенно разбитый. Лучше бы снилось, что разгружал вагоны. – Я зашел в редакцию на пять минут, но не удержался и решил рассказать свой сон. Пробегавшая мимо Аня заставила моих коллег вертеть головами и смотреть ей в след.

– Всегда удивлялся: смотришь – девушка как девушка, даже, можно сказать, скромная. Подойди вот к ней сейчас, предложи что-то непристойное – обидится. А потом узнаёшь, что с ней уже пол-офиса переспало. Я не про нее конкретно. – Максим махнул рукой в сторону Ани.

– Думаешь, с этой не переспало? – Алексей знал все про всех. Иногда казалось, что вообще все и вообще про всех.

– Не знаю. Но уже ничему не удивляюсь. – Максим вздохнул. Он слыл романтиком, потому что единственное, что его интересовало – это девушки.

– У тебя уже было с ней? – Спросил меня Алексей с улыбкой, говорящей, что он все и сам знает.

При всех недостатках у профессии журналиста есть одно неоспоримое преимущество: когда говоришь незнакомой девушке, что ты журналист, это вызывает такой интерес, как если бы ты сказал, что у тебя член длиной в полметра. А ведь совсем еще недавно любили каких-нибудь волосатых музыкантов с гитарами. Я и сам пытался научиться играть. Остается только гадать, куда подевались эти романтические дуры, снимавшие одежду, как только мои пальцы ударяли по струнам. Какое было время. Со звуком лопнувшей струны расстегивались лифчики и падали к моим ногам, а забытых женских трусов у меня в комнате было больше, чем пустых бутылок. Но сейчас дают журналистам. Может поэтому я журналист. Но что должно быть у журналиста, каков его отличительный признак? Музыкант – он вот с гитарой. Может орать под окнами, мешая всем спать. А журналист что? Журнал с собой носить? «Вот смотри, дура, это моя статья о еврейском заговоре». «Ой, какой ты умный, возьми меня скорей». Прикроешь ей лицо картинкой из этого журнала, вздохнешь и поневоле вспомнишь гитару. Ее хоть разбить можно было об чью-нибудь голову, играть я все равно так и не научился.

Она в коротком платье, развевающемся на ветру. Все вокруг как в тумане, как будто в кадре с большой глубиной резкости, взгляд сфокусирован только на ней, а фон размыт. Рыжеволосая, зачем ты убегаешь от меня. Оборачивается, смеется и ждет меня. Когда я подбегаю к ней и беру я ее за руку, она вырывается и смеясь убегает. Скрывается в подъезде. Дергаю за ручку дверь, как на меня выскакивают рыцари в доспехах, я сторонюсь, но ручку не отпускаю, придерживаю им дверь. За людьми в доспехах, копируя их, выбегает моя рыжеволосая девушка, строит важное лицо, надувает щеки. Не выдерживает хохочет. Я выдергиваю ее за руку и строя рыцарей, пытаюсь поцеловать, но она ускользает сквозь пальцы, бежит по лестнице к открытому лифту. Я успеваю проскочить в уже захлопывающиеся дверцы лифта, мы едем на верхний этаж. Я прижимаю ее к стенке лифта, задрав платье, она, обхватив меня ногами и держась руками за шею, стонет. Запрокинув голову, закрыв глаза. Я смотрю в зеркальный потолок и вижу отражения множества стоящих в лифте людей. Как только я взглянул на них, они тут же опустили головы и стали смотреть в пол. Лифт останавливается на последнем этаже, и девушка со смехом бежит по лестнице вниз. Я продолжаю погоню. На одной из лестничных площадок вижу парочку. Она стоит, наклонившись, у раскрытого окна, курит и смотрит на серый туманный город, иногда производя слабый стон и рукой прикасаясь к нему, как бы останавливая его. Она абсолютно голая. Он, напротив, в одежде, даже не снял куртки. Я потревожил их, мужчина, как наседка цыплят пытается укрыть женщину, чтобы я не смог увидеть ее голого тела, но не останавливается. Женщин оборачивается смотрит на меня улыбаясь, посылает воздушный поцелуй. В след за женщиной оборачивается мужчина, недобро смотрит поверх солнцезащитных очков. Я бегу дальше. Открываю подъездную дверь, и не успел я осмотреться, как на меня набросился тигр. Я закричал, отступил назад и провалился в пустоту.

* * *

– Не торопись. Не забудь, что ты должен кончить в меня.

Дверь купе открылась.

– Извините, сигареты забыл. – Он осмотрел столик. – Не видела, случайно. – Спросил он ее. Мне стало не по себе. Напомнило ощущение из детства, когда хочется провалиться сквозь землю в самом прямом смысле слова. Наконец, он нашел сигареты.

– Мне тоже дай. – Она закурила. – Что ты так испугался? Все? Мне сейчас надо вот так полежать.

Она лежала, задрав ноги. Я налил себе, выпил и вышел из купе. Он стоял в проходе и пытался улыбаться. Меньше всего я хотел сейчас услышать от него: «Ну как?».

– Пойду пройдусь, – сказал я и пошел шататься по вагонам.

Я дошел до конца поезда и остановился в последнем тамбуре. Солнце уже село, но было еще светло. Я смотрел на уносящиеся по направлению к Москве шпалы, и почему-то мне представился Никита Михалков, идущий с лошадью навстречу поезду, со своей довольной улыбкой, жующий яблоко. Только на этот раз ему навстречу ехал наш поезд, и он не остановился. От лошади осталась только задняя половина, торчавшая из поезда, как носовая фигура корабля. Михалков успел отскочить и теперь бежал за нами, но куда ему – за нашим скорым не угнаться и на лошади. Я смотрю на него из окна последнего вагона, он в отчаянии бросает в меня яблоко и падает, но и яблоко не долетает. Не его день. Да. Сегодня мой день. Когда я вышел от нее, чувство неловкости, чувство чего-то ненормального не давало мне покоя. Сейчас я представлял, как буду рассказывать об этом своим друзьям, какими словами запишу все это, и мне становилось радостно. Да и то, что от меня, возможно, будет ребенок, льстило мне. Я чувствовал себя героем кинофильма.

Открыв дверь купе, я обнаружил ее в той же позе, что и полчаса назад. Незнакомый мужчина так же, как я, шарахнулся от звука открывающейся двери. Я сказал: «Извините». Тут из-под земли возник он.

– Расстроен, что не будешь единственным?

– Да нет.

– Расстроен-расстроен. Каждый считает, что даже чужие жены принадлежат ему.

– Но зачем?

– Это увеличивает вероятность забеременеть. Лучше пережить один такой день, чем делить жену, например, с тобой в течение года.

Мужчина вышел из купе, стараясь не смотреть на нас, и пошел прочь. Она, наверное, опять лежит, задрав ноги.

– Будут еще?

– Один.

– Откуда вы их берете?

– Она находит. Пойдем отсюда. Они справятся без нас.