Владимир Богомолов - Она

Интересно, спит ли Бог и видит ли сны? Если мы по образу и подобию, должен, наверное. Что же ему снится? Эротический сон Бога, он просыпается и говорит: приснится же такое. Я тоже могу ему присниться, мне же может вот все что угодно присниться, в том числе и Бог, в том числе и что я Бог. Я – сон Бога, Бог мой сон мой.

Толстая голая женщина лежит на спине с широко раздвинутыми ногами, она шевелит коленками, улыбается и теребит рукой густую растительность на лобке. Я подхожу к ней и со всей силы всаживаю ей между ног кривую турецкую саблю, которая полностью входит в нее, так что я чувствую, как рука прикасается к теплой, влажной, женской плоти. Женщина закрывает глаза от удовольствия и тихо стонет. В руках у меня появляется двуствольное охотничье ружье. Женский рот берет ствол губами, оставляя следы ярко-красной помады. Ствол его медленно скрывается во рту, пока рука, держащая ружье, не упирается в подбородок. Звук выстрела. Затем также медленно выползает оттуда. Из обоих стволов капает, и идет небольшой дымок. Рот облизывается, помогая себе пальцами рук с ярко-накрашенными ногтями. Глаза блестят, улыбаются.

* * *

Проснулся я от грубых толчков. Человек в форме тряс меня за плечо.

– Просыпайся.

– Что такое? Таможня?

Я тер глаза, моих попутчиков не было, в купе стоял ужасный запах, мне хотелось пить, болела голова. Вошел мужчина неопределенного возраста в кожаной куртке и солнцезащитных очках. Он посмотрел поверх очков и, не переставая жевать жвачку, сказал:

– Ваши документы.

Я вертелся под простыней, пытаясь понять, куда делась моя одежда, на мне абсолютно ничего не было, но я не помнил, чтобы раздевался. Отсутствовала и сумочка с паспортом и деньгами, которую я всегда ношу с собой.

– У меня пропали вещи и документы.

Человек в кожаной куртке посмотрел себе под ноги и увидел, что наступил ногой на раскрытый паспорт. Мой паспорт. Он лениво поднимает его, смотрит, прищурюсь, на меня потом на фотографию и убирает паспорт во внутренний карман

– Одевайтесь, пойдете с нами.

– Но в чем же я пойду?

Человек в форме поднял обе нижние полки, под которыми лежали вещи.

– Ваши вещи? – Он показал на ее сумку, его чемодан отсутствовал.

– Нет.

Он достал и мои вещи.

– Ваши?

– Да. Зачем вы их трогаете?

– Одевайтесь!

– Зачем? Что случилось-то? Вы, кстати, паспорт мне отдайте.

Человек в кожаной куртке вздохнул и вышел из купе. Я пытался завернуться в простынь, ничего не получалось, запутался и злился за это на себя.

– Я не собираюсь никуда выходить, пока не скажете, в чем дело, – крикнул я ему вслед.

Два милиционера стащили меня с полки, я попытался вырваться, но мне скрутили руки, один из них несильно ударил меня по лицу. Кое-как они завернули меня в простыню.

– Что вы делаете? Кто-нибудь может мне объяснить, в чем дело?

– Ваша попутчица найдена мертвой. – Крикнул мне человек в кожаной куртке из прохода.

– Что значит мертвой? Где найдена? Что произошло-то? Куда меня ведут? Ответьте мне, наконец!

* * *

– Да не беспокойтесь вы, дело-то пустяковое. – Сказал подозрительный мужчина из вагона-ресторана.

Андрей вздохнул и, глядя на него, слегка поморщился.

– Создавая человека, господь, пожалуй, исчерпал себя, – сказал Андрей. – Мастер исписАлся. Насколько мир без человека прекрасен и ничего кроме благоговейного трепета не вызывает – настолько же мир человеческий ужасен. И ужасны не индустриальные пейзажи – они-то мне даже нравятся, – а ужасны сами созданные по образу и подобию, ужасны люди. Вообще идея сделать что-то «по образу и подобию» сродни искусственному интеллекту. Мне кажется, не случайно в фантастических романах человек, пытаясь создать разумных существ, всегда получает монстров. Люди вообще лишние на земле. Она создана не для них. Посмотри, как все в дикой природе гармонично без людей. Даже когда кто-то кого-то убивает, съедает – это выглядит естественно и не нарушает гармонии. Но тут свалился с небес человек и не только себе жизни нормальной не создал, но и всем обитателям земли жизнь испортил

– Вы никогда не думали о самоубийстве? – Спросил мужчина.

– Что? – Не расслышал Андрей.

– Мне кажется, хорошее начало романа: «Он машинально овладел ей». А?

– Кто овладел? Кем?

– Он. Ей.

– Ею. Ея. Е-е.

– Е-ы. А еще я сочинил новую пьесу.

– Новую?

– Хотите послушать?

– Нет. Спасибо. – Про себя: «Он машинально сочинил пьесу».

– Не волнуйтесь она короткая и очень смешная. Правда-правда. Представьте себе большой длинный стол, за которым сидят: Маяковский, Лиля Брик и еще двое мужчин.

Первый мужчина, обращаясь к Маяковскому:

– Ты правда боишься поранить палец?

Маяковский слегка побледнел, но ничего не ответил.

– Такой здоровый мужик, а пальчик боится порезать. Тебя пугает вид крови или ты боишься, что будет больно? Но это же совсем не больно – вот смотри.

– Не надо, – простонал Маяковский.

Мужчина берет со стола нож и режет себе палец. Маяковский бледнеет и падает в обморок. Брик подхватывает его, мужчина заливается смехом, падает со стула и разбивает себе голову. Другой мужчина подходит к нему, смотрит на разбитый череп в луже крови, щупает пульс.

– Что с ним? – очнулся Маяковский.

– Похоже, что умер.

– А-а-а. Маяковский опять падает в обморок.

Занавес.

– Ну, как? – Спросил мужчина.

– Опять падает в обморок.

– Что?

– Я цитирую.

– Кого?

Вздыхает и морщится, произнося в сторону: «Машинально овладел им». Берет в руки газету, читает вслух:

– «На пляжах итальянского города Палермо дамам разрешено раздеться донага, а их спутникам – нет. „Мужская анатомия способна приобретать пошлый вид, даже непреднамеренно“ – уверены местные власти».

– А я вот перестал думать о самоубийстве. Вошел во вкус что ли. Не знаю.

– Сегодня видел, как молодой человек целует девушку. – Оживился Андрей. – Она закрыла глаза, щеки ее покраснели. Вот, думаю, если я сейчас тоже обниму ее или залезу ей под платье, как она отреагирует.

– И еще, вы знаете, мучительно не могу выбрать – писать правду или все-таки создавать образ положительного героя, ну хотя бы отчасти положительного.

– Отчасти положительного, – Андрей машинально повторяет конец фразы.

– Вы думаете?

– Что?

– А вообще, можно ли сейчас написать что-то типа «Ромео и Джульетты»? Что-то, что будут читать через 400 лет.

– Ромео на Альфа-Ромео. Альфа-Ромео, Бетта-Джульетта.

– И вот еще – какой бы фильм я сейчас ни посмотрел – либо он мне не нравится, либо я его уже видел.

– Где-то я все это уже слышал. Но где именно? Да и точно ли слышал? Да и собственно что «это»? Могу ли я хотя бы повторить это «это»? Но есть ощущение. Или правильней – есть ощущение, что есть ощущение. А может, и его нет.