Ирина Лобусова - Две недели у моря

– Он кто?

– Да так, ты его не знаешь… Познакомилась по дороге из клуба. Это несерьёзно. Всего одна ночь. Ну, бывает иногда, ты же знаешь. Просто как помутилось что-то… А теперь всё в прошлом. Я уже и забыла. Ты только смотри, никому не говори.

О женской интуиции недаром слагают легенды. Они оправданы. Не знаю, как она догадалась, может, что-то отразилось на моём лице, промелькнуло в глазах… Не знаю. Я старалась вести себя, как обычно, но дело в том, что я уже не была прежней, обычной. И это факт.

Сестра долго ходила кругами вокруг, косилась достаточно подозрительно. Хитрые проблески мыслей о чем-то очень нехорошем постоянно мелькали в её глазах. Сестра подозрительно посмотрела на меня, затем спросила для меня совершенно неожиданно:

– Ты что, спуталась с Рубиновым?

Я растерялась. Наверное, этим и выдала себя, хотя готова была всё отрицать.

– О чём ты говоришь? Кто такой Рубинов?

– Да ты ещё хуже, чем я о тебе думала. Ты просто из ума выжила, идиотка! И какого чёрта ты только припёрлась в Москву! Если ты рассчитываешь на что-то серьезное, можешь расслабиться. Готова спорить на что угодно, что он даже имени твоего не запомнил. И уже через двадцать минут после того, как ты ушла, тебя забыл.

– Как забыл тебя? – не выдержала я.

– Ну, ты себя со мной не путай! Кто ты такая, а кто я! Ты просто пустое место, дурацкая провинциальная девчонка, которая припёрлась сюда в поисках приключений. Такие женщины, как ты, ничего не стоят. Ни один здравомыслящий человек не заинтересуется всерьёз такой, как ты. Тем более, такой избалованный эстет как Рубинов. Ему нужна совершенно другая женщина. Если хочешь знать, это я его бросила. Я перестала ему звонить, перестала отвечать на звонки. Да стоит мне только поманить его пальцем, и он бросится ко мне со всех ног! Так что ты меня с собой не ровняй! Это совершенно другое. К тому же, у меня есть мозги. Я прекрасно понимаю, что к чему, в отличие от тебя. Ты же просто полуграмотная деревенская дурочка, ты даже не понимаешь, что сделала, если ты действительно спуталась с Рубиновым. Выставила себя посмешищем. Спорю на что угодно: он если и вспомнит тебя, то только со смехом.

Сестра продолжала говорить ещё долго и всё в том же духе. Я поняла, что разрыв с Рубиновым – её больное место. И я попала как раз по нему – кувалдой по этому больному месту. Так же я поняла, что у меня больше нет сестры.

Чтобы её успокоить, я поклялась всем, чем угодно, что мой ночной незнакомец не имеет ничего общего с Филиппом Рубиновым, что это совершенно другой человек. Кажется, она мне поверила. Я думаю так потому, что, в конце концов, она успокоилась, и даже отправилась на кухню готовить мне завтрак. Возможно, ей действительно поверилось в то, что на такую, как я, Филипп Рубинов даже не посмотрит. Недаром говорят, что женщина может поверить во всё, что угодно. Главное только её правильно заставить поверить.

Я же сидела в кресле, свернувшись калачиком, и с грехом пополам сдерживала слёзы. И на душе было так тошно, что не хотелось никаких завтраков – точно так же, как больше не хотелось ни Рубинова, ни Москвы.

– Слушай, а что ты думаешь делать со своим женихом? – спросила сестра, вернувшись в комнату с тарелками и чашками, в которых плескалось кофе.

– Ничего, – удивилась я, – а что я должна делать с ним?

– Надеюсь, ты не собираешься ему всё рассказать?

– Я что, больная на голову? Конечно, нет, – сказала я, – зачем? Мало ли что может быть в жизни. Тем более, это было просто так, эпизод, всего одна ночь. С этим, ночным, я даже встречаться не собираюсь. А с моим женихом собираюсь прожить всю жизнь. Так зачем же мне что-то говорить?

– Правильно! Очень даже правильно, – моя сестра была настроена философски, – сколько хороших союзов распалось из-за такой глупости, как лишняя откровенность. Так что главное в жизни – правильно промолчать.

– Если, конечно, кто-то другой ему не скажет… – Я пристально посмотрела на неё.

– Я?! – Сестра даже всплеснула руками от возмущения. – Да я могила! За кого ты меня принимаешь! Ни за что!

Я ей поверила. Если бы она по-прежнему думала, что я переспала с Рубиновым, она бы прямо сейчас потянулась к телефону. И, несмотря на то, что не знает номера моего жениха, всё равно бы нашла. Но она искренне поверила в то, что это был не Рубинов. А раз так, я чувствовала, что теперь её болтовня мне не грозит.

Я могла спокойно делать вид, что всё хорошо. А может, так всё действительно было хорошо на самом деле? Нет, не было. Я могла притворяться, что всё хорошо, но это было не так. Я без аппетита ела приготовленный завтрак – мне казалось, что я жую бумагу, и делала вид, что по-прежнему дружески болтаю с сестрой. На самом деле я возненавидела её, теперь уже свою несестру. И сквозь эту беспечную дружескую болтовню – ну точно две змеи в банке – с трудом сдерживала слёзы.

До моего отъезда оставалось два дня. Филипп Рубинов мне не позвонил. Я провела эти два дня в обнимку с мобильником, и ещё так, как всегда проводят в чужих городах. В тот день, чтобы немного прийти в себя после размолвки, я позвонила маме, и успокоилась, услышав её голос. Но снова расстроилась, тут же представив, что она сказала бы мне, узнай всю правду.

Все эти два дня шёл снег. Белая Москва стала мне невыносимой. И от молчавшего телефона вернее, он постоянно звонил, но это были совсем не те звонки) меня захлестнула безнадёжная тоска. Серый призрак этой тоски впервые появился в моей душе именно в эти холодные, снежные московские дни. И с тех пор больше не отпускал меня уже никогда.

Самым смешным было то, что я не знала номер телефона Рубинова – он мне его не давал, а самой было как-то неудобно спросить. Конечно, дурацкая ситуация… В приступе самой острой тоски я решилась бы позвонить ему сама, но… Но не знала его номер. Может, спросить у сестры?.. Очень смешно!

Мне оставалось только разъедать свои раны воспоминаниями о прошлом. Я усаживалась в какой-нибудь укромный уголок и тихо, внутри, вела разговоры сама с собой. «А что ты хотела, дура безмозглая? Какая, собственно, глупость. Дурой была – дурой и помрёшь. Он забыл тебя через два часа после твоего ухода. Да ладно, хватит врать самой себе – через час. А что ещё можно ждать? И потом – ты его не любишь. А если я его не люблю, то когда любишь – это как? Сложная мысль! Как? А так! Не так, как сейчас. Это не любовь. А что? Понятия не имею. Если бы я ещё знала, как это назвать, то писала бы любовные романы и зарабатывала миллионы… Какие миллионы, дура безмозглая? Ты выпутайся сначала из того, во что влипла!

А во что, собственно, влипла? Никто ничего не узнает. У тебя будет чудный муж, который пылинки станет с тебя сдувать. И жизнь, которую нельзя назвать жизнью. И, наверное, больше не будет ни одной истории любви. Так часто бывает. Все так живут. Не со всеми остаёшься, и не навсегда. У многих в жизни и того не было. Так что будет на старости, о чём вспомнить. На старости? К тебе она придёт после свадьбы. На следующее же утро, завершив брачную ночь. Это будет твой приз за спокойную уютную жизнь. За то, что однажды…».