Элена Томсетт - Закованные в броню

– Вы просто заинтриговали меня, мой принц. Вы родились в Литве, вы жили при дворе польского короля, лишь в зрелом возрасте принявшего христианство, откуда же у вас это знание европейских обычаев и языков? Вы даже по-латыни говорите лучше, чем наш капеллан!

Генрих де Фалавье, не любивший монахов, захохотал, как мальчишка, а брат Зигфрид лишь усмехнулся, тем не менее, признавая правоту англичанки.

– Все объясняется весьма просто, миледи, – любезно пояснил польский князь. – Покойная королева Польши, которая, как вам известно, была дочерью короля Людовика Анжуйского и, кроме того, чрезвычайно образованной женщиной, двадцать лет назад учредила Академию при дворе короля Владислава Ягелло. Она также имела обыкновение посылать литовских юношей из знатных семей для обучения в европейские университеты. Так что, французский, – он сделал быстрый кивок, сопровождаемый улыбкой, адресованной рыцарю де Фалавье и сеньору де Лоршу, – я изучал в Сорбонне, испанский, – он взглянул в сторону рыцаря Лопеса де Мендосы, – в Мадриде, а итальянский и латынь – в Риме.

– А я думал, что Польша – это дикая, варварская страна, и приехал, чтобы помочь доблестным рыцарям Господним привить в ней христианство, – раздался недоуменный голос одного из итальянских сеньоров, совсем молоденького мальчика со светлым, смазливым кукольным личиком.

– Не волнуйтесь, Бартоломео, – хлопнул его по плечу приятель. – Вам тут дела хватит. Остается еще огромная, дикая, языческая Литва!

– К сожалению, должен вас огорчить, – заметил князь Острожский по-итальянски. – Князь Витовт и Литва уже приняли христианство из рук короля Владислава Ягелло и королевы Ядвиги. Он носит христианское имя Александра и, помимо наместничества в Литве, владеет громадной частью земли московитов и крымских татар.

– В самом деле? – упавшим голосом переспросил тот самый итальянский мальчик, которого сосед назвал Бартоломео. – А эта его восточная империя, случайно, не является языческой? Может быть, ему нужна помощь в обращении ее к истинной вере?

Польский князь остался невозмутим, когда спокойно ответил:

– Московия уже давно является христианской державой, правда, ортодоксального образца, а крымские татары Белой и Синей Орды в прошлом веке приняли ислам.

– Какая жалость! – пробормотал молодой итальянец. – Ну что ж, тогда нам остается лишь Жемайтия, если уж во всех других странах, как оказывается, уже имеются свои собственные христианские короли и их посланники, спокойно объясняющиеся на дюжине европейских языков.

Он замолчал, и вниманием польского князя сразу же завладел Генрих де Фалавье, вновь, уже на родном французском, заведший с ним нескончаемую беседу о военных компаниях, в которых он когда-либо участвовал или надеялся принять участие.

Леди Рейвон удалось привлечь внимание красивого поляка лишь ближе к окончанию ужина, когда многие придворные и рыцари уже покинули свои места за столом и небольшими группами разбрелись по обширной зале трапезной. Очутившись рядом с князем Острожским и Карлом фон Ротенбургом, она с чисто женским любопытством мимолетно спросила:

– Говорят, польские леди весьма хороши собой, милорд? Покойная королева Ядвига была красавицей, как и княгиня Анна, жена великого литовского князя.

Князь Острожский внимательно посмотрел на нее и с любезной придворной улыбкой ответил:

– Вы правы, миледи, полячки действительно в большинстве своем красивые женщины. Хотя вы не слишком удачно подобрали примеры: королева Ядвига была дочерью венгерского короля, а жена великого князя, как известно, русская.

– О! – приоткрыла рот от неожиданности леди Рейвон. – Какая глупость с моей стороны! А я уже хотела было упомянуть и княгиню Александру Мазовецкую, но вовремя вспомнила, что она – литовская сестра короля Владислава. Стало быть, мне придется целиком положиться на ваше мнение. Судя по вашему положению и вашей внешности, мой дорогой принц, вы должны быть большим знатоком женской красоты, не так ли?

По устам польского князя скользнула мимолетная ироничная улыбка. Он наклонил голову в знак согласия, но не проронил ни слова, ожидая продолжения, которое последовало незамедлительно.

– Кто из женщин в этой зале нравится вам лично, дорогой принц? – не заставив себя ждать, лукаво спросила англичанка.

– Вы, моя дорогая леди! – склонившись к ее руке в поцелуе, галантно отвечал поляк.

Карл Ротенбург рассмеялся.

– Льстец! – притворно нахмурилась леди Рейвон, тем не менее, чрезвычайно польщенная его заявлением. – Я хотела сказать, кто из молодых женщин в этой трапезной, на ваш взгляд, может сравниться красотой с самыми красивыми из полячек? Кто из них мог бы понравиться лично вам, красивому и благородному молодому человеку королевского происхождения?

Польский князь быстро пробежал глазами по рядам людей, сидевших за длинным, казавшимся бесконечным столом. Его взгляд снова остановился на склоненной долу светловолосой головке племянницы Гневского комтура. И, к величайшему изумлению леди Рейвон и Карла Ротенбурга, он безошибочно назвал ее по имени:

– Фройлян Эвелина Валленрод.

– Вы не слишком оригинальны, мой дорогой принц, – засмеялась англичанка, быстро оправившись от удивления его великолепной памяти. – Эвелина Валленрод нравится всем!

– Вполне вероятно, – согласился поляк. – Думаю, эта девушка обладает тем уникальным классическим типом женской красоты, которая привлекает многих мужчин. А ее холодное высокомерие прямо-таки раззадоривает мое мужское самолюбие.

– Я вас поймала, милый принц!

Леди Рейвон захлопала в ладоши.

– Идемте, я хочу представить вас Эвелине. Она вовсе не высокомерна, а ее холодность объясняется лишь тем, что еще не нашелся тот доблестный рыцарь, которому удалось бы завоевать ее сердце.

Эвелина удивленно подняла глаза, когда леди Рейвон подошла к ней в сопровождении Карла Ротенбурга и польского князя. Память об удивительной темно-бордовой вишне была еще жива в ней, она прекрасно запомнила и этого красивого молодого человека, которого она в тот момент приняла за европейского рыцаря, но который, как оказалось, представлял при орденском дворе интересы польского короля Владислава Ягелло. Она даже вспомнила его имя, но, не подав виду, спокойно и холодно выслушала леди Рейвон, с удовольствием взявшей на себя обязанность представить их друг другу. Затем безразлично взглянула в красивое лицо молодого человека, смутно напомнившее ей кого-то из ее прошлой жизни, сделала легкий реверанс вежливости и сейчас же, пролепетав нечто вежливо-неразборчивое, что правила приличия диктовали говорить в подобных случаях, отвернулась к своему дяде, гневскому комтуру, занятому разговором с рыцарем де Фалавье. Краем глаза она со смутным удовлетворением успела заметить, как изменилось от изумления таким небрежным и холодным приемом лицо польского рыцаря.