Ирина Тарасова - Из одного цветка букет не составишь

В яркий теплый августовский день особенно чувствуешь свое одиночество. Тем более когда тебе двадцать с таком «хвостом», что еще немного и он завернется в ноль, а изящный изгиб двойки перейдет в спаянные полуокружности тройки. Что скрывать? Мне двадцать восемь и, как в песне, которую очень любила первая жена моего отца: все подруги по парам, и только я засиделась одна.

Это так, но не совсем. Действительно, две мои закадычные подружки разошлись по рукам, а если тактичнее – обзавелись мужьями, но и я не куковала. Просто Валька и Томка законно вышли замуж и даже родили по младенцу, а я свое золотое невестино времечко провела с мудаком, который парил мне мозги целых шесть лет, но так и не развелся. Мало того, на днях я узнала, что его жена родила ребенка. Третьего по счету.

Вот я и высказала ему все, что нужно было сказать давным-давно: пусть мой ненаглядный, раз он такой козел, катится ко всем чертям, а именно – к законной супруге и малым деткам, пусть меняет памперсы и греет бутылочки в лоне государственно зафиксированной ячейки общества. Я умываю руки. Так я ему и сказала: «Пора и мне позаботиться о своем стабильном будущем. И так я кучу времени на тебя, козлину, потратила. Если уж ты удосужился обрюхатить не меня, а свою законную, я умываю руки, и уже на чистенький пальчик надену вскорости обручальное колечко». И еще я добавила, что у меня уже есть на примете один молодой и неженатый. На что мой уже бывший только растянул губы во всю ширину своей лощеной сорокасемилетней хари и покачал своей лысеющей макушкой. Не поверил, гад. Правда, я сама виновата – опять, как дура, покраснела. Не умею врать – и это мой главный недостаток.

Новоиспеченный папашка даже попытался сунуть мне в нос загодя припасенные астрочки с тещиного огорода. Так я этим погаными цветочками по его щекастой морде прошлась по русскому обычаю: раз-два-три. А он ничего… Только поиграл мягкими своими плечиками, похмурил ершистые бровки и даже попытался пошутить. «Чем бы дитя не тешилась… Все равно позовешь. Не в первый раз».

Он прав: не в первый, и даже не во второй… За время нашего знакомства было у нас пара-тройка серьезных размолвок. Только на сей раз всему действительно конец. Навсегда. Папашку розовопопого младенца надо вернуть в лоно его ставшей многодетной семьи. Я знала, что со старшей его дочкой бы почти ровесницы, средняя закончила престижный лицей и в университет зачислена, а единственного наследника надо будет растить и растить… Вот пусть и займется этим многотрудным, но благородным делом.

С этими благими намерениями я выставила своего любовника, с которым провела почти год в любовном угаре и еще пять лет в ритуально-привычной любовно-сексуальной связи. Обдумывая свое новое положение одинокой женщины, я всю ночь прорыдала белугой и только под утро заснула.

Проснулась после полудня – лицо словно куртка на синтапоне, волосы – торчком во все стороны, синяки под глазами. А главное – гнетущее чувство обреченного одиночества, пронзительное и острое, как визг пилы.

Дотянувшись до пульта, я включила телевизор. Похожая на стерву актриса уныло пыталась выразить интеллект на недавно подтянутом лице. Щелк – мужики привычно-хладнокровно мутузили друг друга на ринге. Щелк – шоу-миллионер устраивал дачный уют на личных паре-тройке гектаров. Мутотень и скука на всех каналах.

Наконец я нашла нечто подходящее: лощеный мужик ест-пьет-нахваливает в каком-то жутко дорогом ресторане. Рубашка на мужичке отутюженная, галстук-бабочка, пухленькие пальчики без обручального кольца. Выпил, закусил и пригласил на собеседование. Он, мол, предлагает работу за рубежом. Высшее образование, можно неполное (у меня – три курса начфака), знание английского (ple-е-ase), танцевальная подготовка (полтора года хореографической студии). Крупно по весь экран номер телефона.

Чтобы не перепутать черкнула на листочке и тут же набрала заветные шесть цифр.

– Алло, вас слушают, – сказал кукольный голос.

– Когда можно на собеседование прийти?

– Лет?

– Не знаю… Сначала месяца на три…

– Вам сколько лет? – в кукольном голосе проскользнула обида.

– Двадцать… – Я поперхнулась.

– Значит, незаконченное?

– Три курса педагогического, – поспешила я сказать полную правду. – Немножко танцую, рисую, английский…

– Можете сейчас подъехать?

– Yes! I am sure…

– Пишите.

На том же клочке бумаги, я записала адрес: Комсомольский проспект, 28. В номере дома, совпадающем с моим возрастом, я увидела добрый знак. Все остальные числа оказались случайными, и ничего не предвещали. Пятнадцатый этаж, офис 159.

Трубка отключилась, я соскочила с дивана. «Почему бы нет?! – взвилась я. – Поеду в чужестранные дали, где живут-поживают и в ус не дуют несчитанные холостые-неженатые, встречу там своего суженого-ряженого, и будем жить-поживать да добра наживать».

Не позволяя себе задуматься о деталях моего скоропалительного плана, я встала под душ, вымыла, высушила, расчесала, подвела и накрасила. Наконец, окинув себя с ног до головы беглым, но вполне дружелюбным взглядом, я бодрым шагом направилась в большой мир.

Недавно отец отдал мне свою старенькую «Ладу Калину». Хорошая машина, немного строптивая, но мы с ней ладим. Я села в свою ненаглядную «ладушку», крутанула ключик. Моторчик ободряюще заурчал. Его тихий рокот сродни мужскому баритону еще больше вселил в меня уверенность.

Взглянув в зеркало заднего вида, я осталась вполне довольна своей физиономией с вполне приличным макияжем и тщательно скрытыми под тональным кремом веснушками. Я поиграла плечами, но мышцы спины были словно каменными. Потянув рычаг, я заставила машину сдвинуться с места. Моя старенькая «ладушка-калинка» показалась мне более послушной, чем собственное тело. Продолжая ощущать скованность мышц, я нажала на нужную кнопочку – стекло медленно опустилось. Запах нагретого солнцем городского асфальта показался мне приятным. Чуть крутанув руль вправо, я выползла на шоссе и прибавила скорость.

Шины шуршали успокаивающе монотонно, как дождь. Я взглянула вверх. Небо сияло глянцевой лазурью – ни облачка. Открыточный позитив солнечного дня вселял в меня уверенность. Я перешла на вторую скорость, косясь на таблички с названием улиц. Наконец на бесконечно-серой стене затенявшего весь квартал строения, я увидела крупно выведенную черным цифру 28. Это было вытянувшееся ввысь не менее чем в два десятка этажей грязно-бездушное здание из стекла и бетона, спроектированное, вероятно, в глубокие застойные времена архитектором-номенклатурщиком в период жесточайшего похмельного синдрома.