Светлана Черемухина - Я пойду за тобой

Ветер бил в лицо, вышибая слезу, и Саша ежилась, втягивая шею в плечи, пытаясь поглубже закутаться в теплый вязаный шарф. Вот же дурочка – выщелкнулась без шапки, теперь мерзнет. И о чем только думала, собираясь на работу, хотя что тут говорить – по утрам она вообще не думает, ни о чём.

Дело в том, что у Саши никогда не бывает доброго утра. Начинается оно всегда одинаково – со страдания, когда звонит будильник, возвещая окончание ночных грез, и беспардонно вытаскивает ее в холодную реальность хмурого утра. Саше, слава небесам, никогда не снятся кошмары, а посему к таковым она относит свой каждодневный неизбежный подъем с постели. Помогает ей только развитое до невообразимых размеров чувство ответственности и сила воли, которой она и сдирает себя с простыней.

Собиралась она всегда на автомате, и включить мозг в такой час было выше ее сил. Это за нее обычно делал Федор. Он сообщал ей примерную температуру «за бортом» и рекомендовал определенную одежду. Сегодня же его не оказалось дома по причине «аврала» на работе, который он устранял со вчерашнего вечера, и Саша оказалась на улице одна, неподготовленная и беззащитная, один на один с приближающимся твердой поступью суровым ноябрем. Сейчас ветер безнаказанно трепал ее белые локоны, жег морозом щеки, а еще уверяют, что у природы нет плохой погоды. Хотя, была бы шапка на ушах – и переживать бы было не из-за чего.

Тяжелое небо давило на плечи, скрывая солнце за толстым слоем грязно-серых облаков и предвещая пасмурный день.

Саша наклонила голову и исподлобья обозревала двор, пока ветер гонял всякий сор, листья, обертки от сигаретных пачек, устраивая маленькие завихрения вокруг ее ботинок.

Девушку обгоняли такие же скукоженные от утреннего морозца прохожие, спеша укрыться в душных салонах троллейбусов и трамваев по пути на работу, и такая «выщелкнутая» она оказалась далеко не одна.

Стайка студенток пронеслась, обдав ее удушливым ароматом приторно-сладких духов. Уши заткнуты наушниками-капельками, на юных лицах яркий макияж, длинные тощие ножки втиснуты в ультра-узкие джинсы, и все как одна без головных уборов, с красными носами. Саша, должно быть, выглядит не лучше.

Молодая семейная пара выскочила из ближайшего подъезда у нее перед носом, таща упирающихся двойняшек в виднеющийся по правую руку детский сад, благо, что рядом. Папа – одного карапуза, мама – другого. Невообразимый ор малышни извещал всю округу о их несогласии с решением родителей по поводу раннего подъема.

С сочувствующей улыбкой Саша проводила беспокойное семейство, когда ее обогнала тетя Маша. Походкой уточки с бидоном наперевес она направлялась в соседний двор. Пенсионерка спешила на «слет старых дев», где у бочки со свежим молоком можно посплетничать о жизни с такими же кумушками и обсудить нравы нонешней молодежи.

А вон вышел… Так, только не смотреть в его сторону, только не смотреть. Саша поправила рюкзак, накинутый на одно плечо, демонстративно глазея на окна дома, мимо которого сейчас проходила, но что ей делать, если она все равно все видела.

Высокий поджарый мужчина неспешно обходил машину, попинывая колеса, в губах торчала сигарета, но руки из карманов он не спешил вынимать – холодно. На лице – как всегда – хмурая сосредоточенность, весь в себе, решает какие-то проблемы, кроссворды, задачки. Может, он просто такой по жизни, вечно всем недовольный и раздраженный? На все ему плевать.

На все, да не на все. Вот женщины его никогда не злят, с ними он преображается, и если бы Саша попыталась рассказать им, каким видит их обожаемого «Олежека» по утрам в будние дни, они бы просто рассмеялись ей в лицо. У них у всех такой смех – нежный, томный, грудной. Отрепетированный. И все как одна – ухоженные и красивые. Роскошные женщины. Саша никогда такой не станет, даже если доживет до их лет.

А сколько им? Нет, они не старые, они – зрелые. Состоявшиеся, налившиеся своей красотой и проникшиеся своей значимостью, как старое выдержанное вино, ценность которого с годами только увеличивается.

Он как раз из таких ценителей. Ему не нужны молоденькие глупышки с ногами от ушей. Он не гонится за пятым размером груди и не пускает слюни вслед узкобедрым блондинкам.

Нет, все его женщины – отборные экспонаты в дорогой и редкой коллекции, собранной с любовью и старанием. Где он их только находит – таких красивых, уверенных, знающих себе цену?

Саша вздохнула. Ну вот, опять. Не хотела же смотреть на него, но куда бы она не поворачивала свою непутевую голову, на что бы не устремляла свой взгляд, она всегда видела его, всегда замечала. Она даже в городе, бредя по центру, могла безошибочно определить его машину в потоке иномарок, и разглядеть его сосредоточенное лицо за стеклом.

Где бы он ни появлялся, он всегда попадал в поле ее зрения. Хорошо хоть, что не преследует ее во сне. Еще чего не хватало.

Она давно миновала двор, оставив красивого хмурого типа наедине со своей машиной далеко позади, и уже вывернула на финишную прямую – асфальтированную дорожку, ведущую к забитой рабочим людом остановке – но в голове все еще витал его образ, как послевкусие от глотка вина, и не спешил покрываться дымкой и растворяться в суете мыслей. Губы как всегда сомкнуты, строгая складка вокруг них, взгляд холодный и колючий, и постоянное выражение ленивой брезгливости. Злой, взъерошенный и опять небритый.

Саше не нравились небритые мужчины, но ему шло, это она признала сразу. Ему вообще шло все. Во что бы он ни был одет, в строгий костюм под дорогим кашемировым пальто, или в потертые синие джинсы с темным свитером крупной грубой вязки, он одинаково притягивал любопытные взоры, не только Сашин. И как бы ни смотрел он на этот мир, недовольно, с раздражением в серых глазах, когда собирался на работу или возвращался вечером усталый и замкнутый, или с улыбкой довольного кота, когда привозил к своему подъезду очередную женщину, он был хорош. Неспешно, преисполненный достоинства, он помогал очередной женщине выбраться из своего авто, подавая ей руку, широкую крепкую ладонь с длинными пальцами, наверняка теплую, и даже возможно немного влажную.

Саша, когда видела это, всегда облизывала пересохшие губы, испытывая необъяснимое волнение, как будто этот жест был очень личным и даже интимным. Она всегда при этом отводила глаза, будто подглядела за чем-то слишком откровенным, чтобы на это можно было вот так беспардонно глазеть.